Пол Томпсон - Убежище

На время можно было пожертвовать гордостью, отказаться от уважения, потратить сокровища. Чтобы удержать вместе древнюю расу Перворожденных, он бы имел дело с любым, с кем пришлось, даже мерзавцем вроде Сахим-Хана, одним из самых лживых и алчных людей, с которыми он когда-либо сталкивался.

Даже в королевском роду, славящемся черными сердцами, неприкрытое честолюбие и непомерная жадность Сахима выделялись исключительно. С половиной своей столицы в руинах, он мечтал, как эльфийские богатства потекут рекой на ее восстановление. Но если требуются сокровища, чтобы купить убежище, неважно, насколько временное и неудобное, для его изгнанного народа, Гилтас использует всё, до последнего куска стали и золота, что смогут собрать его подданные. Сокровища, как и здания и земли, были восстановимы. А жизнь нет.

Когда-то он измерял свою жизнь скоротечными минутами, проведенными с Кериан. Словно закаленная сталь, она была яркой, острой и смертоносной, и требовала бережного обращения. Тихий уют и нежные клятвы любви шепотом были не для них с Гилтасом. Их брак был союзом противоположностей. Планчет однажды сказал — после особенно трудного дня и слишком большого количества крепкого нектара — что боги словно раскололи надвое некоего героя, создав сильную, пылкую Кериансерай и задумчивого, чувствительного Гилтаса. Их брак снова воссоединил эти половинки, создав единую личность, единую душу.

Она жива . С той же уверенностью, с какой ощущал биение собственного сердца, Гилтас знал, что Кериан не была мертва.

Он не заметил, что заснул, пока внезапный шум резко не разбудил его. Пустая бутылка из-под нектара лежала рядом с креслом; глиняная чашка выпала из его руки.

Пока он сидел, гадая, как долго был в забытьи, и что разбудило его, крыша палатки затряслась, осыпая его голову пылью. Снаружи послышались крики. Должно быть, сирокко обрушился на палаточный комплекс, опрокинув несколько наименее устойчивых строений.

Звук рвущейся ткани опроверг это предположение и заставил эльфа вскочить. Его лицо сквозь крышу заливал солнечный свет, по мере того, как меч прорезал потолок. С затуманенной от вина и сна головой, Гилтас уставился на яркий кончик меча, удивляясь, как кто-то может стоять на колышущейся крыше. Колья и подпорки палатки явно не выдержали бы его веса.

До его ушей донеслись новые крики, уже громче, и звуки извлекаемых мечей. Фигура в маске, облаченная в грязное белое платье, спрыгнула в отверстие, тяжело, но ловко приземлившись на пальцы рук и ног. Под кхурским платком у фигуры блестел стальной шлем.

В то же мгновение сквозь полог палатки ворвался Планчет, с мечом наготове. Позади него возникла толпа домочадцев Беседующего, вооруженных чем попало, от копий до шампуров. Гилтас поднял руку, останавливая на пороге своего телохранителя. Он указал взглядом на нарушителя.

«Леди, вы проделали дыру в моей крыше».

Кериансерай, покрытая слоем пыли и запекшейся кровью, выпрямилась. Она сдернула пыльную маску с нижней половины лица и сунула меч обратно в ножны. Не обращая внимания на изумленного Планчета и раскрытые рты остальных, она наклонилась и тепло поцеловала своего супруга.

Отходя назад, она воскликнула: «Те чертовы сильванестийцы не позволили бы мне войти!»

Лорд Мориллон со своей когортой, помешанные на придворном протоколе Сильваноста, делали все возможное, чтобы управлять доступом к Беседующему — даже для Львицы, когда только могли.

«Как ты пробралась мимо них?» — весело спросил Гилтас. Он положил ладонь на ее гладкую коричневую щеку, впавшую от изнурения.

«Орлиный Глаз».

Он посмотрел наверх, на дыру в крыше. В ней мелькал круживший над головой грифон. У них были поразительные взаимоотношения. С Львицей свирепое существо было кротким, как котенок, повинуясь каждому ее слову. Грифоны обычно с ранних лет привязывались к одному всаднику и, в случае его потери, никогда не были доброжелательны к другому. Первоначальный всадник Орлиного Глаза погиб в стычке с минотаврами. Вопреки всему, разумный зверь почувствовал симпатию к Львице — скорее всего потому, что они были одного поля ягоды, считал Гилтас.

Потенциальные спасители беседующего разошлись, и Планчет ушел, чтобы принести еще нектара. В это время Кериансерай угостилась апельсином, распространенным фруктом приморских садов Кхура. Она стянула капюшон и шлем, и провела рукой по спутанным волосам.

«Посыльный лорда Таранаса только недавно убыл», — Гилтас оценил угол, под которым падал солнечный свет, — «менее часа назад. Выслушав его доклад, я опасался за твою безопасность».

Казалось, от его слов улетучилась ее радость от их встречи. Выкашливая кхурскую пыль из горла, она проскрежетала: «Да, я в безопасности, и я здесь».

Не дождавшись от нее ничего более, он спросил об упоминавшемся Гитантасом арьергарде, пяти сотнях лучников, с которыми она осталась в заслоне против минотавров. Она ответила: «Они отдали свои жизни ради остальной армии».

«Больше никто не выжил? Только ты?» — спросил сбитый с толку Гилтас.

Она стиснула в руке дольку апельсина. Между ее пальцев заструился сок. «Это был не мой выбор!»

Прежде, чем она смогла пояснить это странное утверждение, вернулся Планчет. Она наполнила чашу и отошла от мужа, погрузившись в мрачное молчание. Чувствуя напряжение в комнате, Планчет не стал задерживаться.

Гилтас подошел и стал позади жены, близко, но не прикасаясь к ней. Он практически ощущал гнев, исходящий от нее, словно жар от кхурского солнца.

«Я очень рад видеть тебя, любовь моя», — тихо произнес он.

«Гил, я не счастлива находиться здесь! Я должна была пасть вместе со своими воинами!»

На последнем слове ее голос прервался, и он готов был поддержать ее. Но она не сделала ни движения в его сторону, не повернулась, только залпом осушила чашку.

Он спросил, что случилось, и все же она долгое время молчала. Наконец, резко тряхнув головой, она сказала: «Я не хочу говорить об этом. Все в прошлом. Мы должны почтить наших мертвых, продолжив кампанию. Быколюди заплатят!»

Она так крепко стиснула чашку, что костяшки пальцев побелели. Гилтас оставил попытки утешить ее и, нахмурившись, вернулся в кресло. Почему-то было немного легче сказать то, что он должен был, сидя на королевском троне. Слегка повысив голос, он запретил своей жене возвращаться на юг. От плана захвата Сильванести, объявил Гилтас, решено отказаться.

Она с диким взглядом обернулась. «Ты прекращаешь борьбу? Почему?»

Голос Гилтаса был ровным. «Снова и снова это пустая трата жизней, битва с минотаврами. У меня для тебя есть более важная задача».

«Что может быть важнее, чем одолеть наших врагов?»

«Поиск дома для нашего народа».