Джеймс Кейбелл - Юрген

У Гогирвана появилась царственная привычка: когда около полудня подавали обед, он не приступал к приему пищи до тех пор, пока не оказывал всех почестей победителю с целью загладить обиду.

Однажды, когда изможденный король сидел вот так в главном зале на троне, набитом зеленым тростником и покрытом желтым атласом, с желтой атласной подушечкой под локтем и со своими баронами, выстроившимися согласно рангу, появилась некая девица с душераздирающим рассказом о притеснениях, которым она подверглась.

Выслушав ее, Гогирван закрыл глаза и кивнул.

– Вы самая привлекательная женщина, которую я встретил за долгое время, – совершенно неуместно сказал он. – Вы женщина, которую я ждал. Рискованным предприятием – защитой вашей чести – займется герцог Юрген Логрейский.

Делать было нечего, и Юрген, не совсем довольный, выехал с этой госпожой Иолантой. Но пока они ехали, он с ней смеялся и шутил. Так, в сопровождении смеха, Иоланта препроводила его к Зеленому Замку, который отнял у нее отвратительнейший великан Гремагог.

– Рыцарь, готовься к встрече со смертью! – воскликнул Гремагог, жутко смеясь и размахивая дубиной. – Я поклялся убить всех рыцарей, приходящих сюда.

– Если говорить правду – грех, то вы очень добродетельный великан, – сказал Юрген и поднял меч Фрагнара – неодолимый Калибур.

Затем они начали драться, и Юрген убил Гремагога. Так Зеленый Замок был возвращен госпоже Иоланте, а девушки-служанки были освобождены из погребов. Сейчас они назывались девушками лишь вследствие этикета, но настолько нежны были сердца женщин, что все они оплакивали Гремагога.

Иоланта была очень благодарна и предложила Юргену любую награду.

– Нет, я не возьму ни одной из этих прекрасных драгоценностей, ни денег, ни земель, – говорит Юрген, – потому что Логрей, должен вам сказать, – довольно состоятельное герцогство, а поединки с великанами – мое любимое времяпрепровождение. Моральное удовлетворение – лучшая плата. Однако, если вы непременно хотите наградить меня за эту небольшую услугу, обещайте помочь мне добиться любви дамы моего сердца, и этого будет достаточно.

Иоланта без особого энтузиазма согласилась. Иоланта, в самом деле, по просьбе Юргена поклялась четырьмя Евангелистами сделать все, что в ее силах, и оказать ему содействие.

– Отлично, – сказал Юрген, – вы пообещали, а люблю-то я именно вас.

Удивление приумножило женскую прелесть. Иоланта от всего сердца обрадовалась при мысли о браке с молодым герцогом Логрейским и предложила тотчас же послать за священником.

– Моя дорогая, – сказал Юрген, – нет нужды беспокоить священника из-за наших личных дел. Она поняла его мысль и вздохнула.

– Теперь я сожалею, – сказала она, – что дала такую торжественную клятву. Ваша выходка бесчестна.

– Ничего подобного, – сказал Юрген, – и некоторое время спустя вы не пожалеете об этом. Игра в самом деле стоит свеч.

– Когда это станет очевидным, мессир де Логрей?

– Как же, естественно, при свете свечей, – ответил Юрген.

– В таком случае мы больше не будем говорить об этом до вечера.

А вечером Иоланта послала за Юргеном. Она была, как и сказал Гогирван, необычайно привлекательной женщиной – пышной, холеной и увенчанной медного цвета волосами. В этот день она была хороша как никогда, в блестящем голубом платье с золотым шитьем и с расшитыми золотом длинными рукавами, касавшимися пола. Вот такой она предстала перед Юргеном.

– Теперь, – нахмурясь, сказала Иоланта, – вы можете напрямик заявить о том, на что вы намекали утром.

Прежде всего Юрген оглядел комнату: она освещалась высоким позолоченным канделябром, на котором горели свечи.

Он их пересчитал и присвистнул.

– Семь свечей! По правде сказать, милая моя, вы оказали мне высокую честь, поскольку это чересчур сильная иллюминация. Можно подумать, что вы чтите меня, как святого, семью свечами! А я лишь простой смертный, но тем не менее я – Юрген и попытаюсь отплатить за такую высочайшую любезность сполна.

– О, мессир де Логрей, – воскликнула госпожа Иоланта, – какой непостижимый вздор вы несете! Вы все неверно истолковали, и могу вас уверить, что у меня на уме ничего подобного не было. Кроме того, я вообще не понимаю, о чем вы говорите.

– На самом деле, должен предупредить вас, что часто мои поступки говорят за себя безошибочнее слов. Это то, что ученые люди называют идиосинкразией.

– …И я определенно не понимаю, какое отношение к этому имеют какие-то святые. Вы сказали, что четыре Евангелиста… Ибо мы сегодня утром говорили, если вы помните, о четырех Евангелистах… О, но как глупо с вашей стороны, мессир де Логрей, стоять ухмыляясь и смотреть на меня так, что я краснею!

– Это легко излечимо, – сказал Юрген, задувая свечи, – поскольку в темноте женщины не краснеют.

– Что вы задумали, мессир де Логрей?

– О, не тревожьтесь! – сказал Юрген. – Я обойдусь с вами вполне благородно.

И Иоланта на самом деле впоследствии признала, что при ближайшем рассмотрении мессир де Логрей оказался очень благороден. Юрген ни в чем не признавался. А так как комната была совершенно темна, никто другой не может со всей ответственностью сказать, что именно там произошло. Достаточно того, что герцог Логрейский и хозяйка Зеленого Замка расстались позднее весьма по-дружески.

– Вы погубили меня своими играми, свечами и щепетильным возвратом любезностей, – сказала Иоланта, зевая, поскольку ей хотелось спать. – Но, боюсь, я не ненавижу вас так, как следовало бы.

– Ни одна женщина никогда этого не делала, – сказал Юрген, – в такой час. – Он приказал принести завтрак, а затем поцеловал Иоланту, потому что это, как сказал Юрген, час их расставания, и он ускакал из Зеленого Замка в отличном настроении.

– Как же замечательно опять стать прекрасным молодым юношей! – сказал Юрген. – Даже если ее большие карие глаза чересчур навыкате – как у рака, – эта госпожа Иоланта великолепная женщина. И приятно думать и знать, как справедливо я с ней обошелся.

Затем он вернулся в Камельяр, радостно распевая при мысли, что направляется к принцессе Гиневре, которую любил всем сердцем.

В Камельяре молодой герцог Логрейский проводил большую часть времени в обществе Гинервы, чей отец открыто этому не препятствовал. И Гогирван провел обещанную беседу с Юргеном. – Я сокрушаюсь, что госпожа Иоланта чересчур сдержанно обошлась с вами, – в первую очередь сказал король. – Я рассудил, что вы вдвоем будете, как искра и трут, устраивающие огромный пожар, который сожжет весь вздор в вашей голове относительно моей дочери.