Марк Лоуренс - Ошимское колесо

– Если убьёшь меня, то у тебя не будет времени повернуть ключ в другую сторону! – крикнул я. – А если попытаешься сделать это прежде, чем убьёшь меня, то я отрежу тебе голову.

Эдрис яростно взмахнул мечом и отпрыгнул назад. Он вытер рот, окровавленный от прикушенного языка, и посмотрел на меня, тяжело дыша.

В зеркальной фасетке на стене я мельком увидел бабушку и Молчаливую Сестру – обе на четвереньках, руки подкашивались под невидимым весом, и Синяя Госпожа триумфально шагала в их сторону.

– Алиса, ты пришла спасти мир, – прошипела она. – Но не взяла никого, кто бы спас тебя.

Сестре удалось поднять голову, её тёмный глаз был как дыра в полночь, а слепой – как дыра в полуденное солнце. У богини Снорри, Хель, такие же глаза. Старухе удалось поднять руку, пальцы согнулись, и на миг Госпожа приостановилась, но только на миг. Голова Сестры снова поникла, лицо скрылось за седыми космами.

Эдрис смотрел, как и я, заворожённый спектаклем. Руки, которые всю нашу жизнь играли нами на их доске, теперь сошлись для окончательной расплаты.

– Они не взяли меня. Я пришёл сам. – В дверном проходе Синей Госпожи появилась призрачно-серая фигура, покрытая каменной пылью. Сначала она не походила на человека: слишком большая, слишком много конечностей, торчащих под странными углами.

Шаг вперёд, фигура рухнула, и теперь стало ясно, что это. Один человек нёс другого. Мужчина на коленях – низкий, коренастый, темноволосый и покрытый пылью, с лицом скорее клерка, чем героя, несмотря на мундир и меч на бедре. Капитан Ренпроу, адъютант маршала Вермильона, моя правая рука по организации обороны.

– Нет! – Если бы зеркало и впрямь было окном, то я, наверное, бросился бы в него. Маленький человек, растянувшийся на полу, катался среди зеркальных осколков, жестоко покоробленный, словно жертва на столе Джона Резчика. Старик, деформированный, едва способный сам повернуться – но всё же, в тот миг, как он поднял свою уродливую руку, он казался благороднее любого человека из всех, кого я видел на троне.

– Мадам. – Прохрипел Гариус. Путешествие из Красной Марки не могло даться ему легко, как и подъём от основания башни. – Вы недооцениваете то, чем сын Кендета готов пожертвовать ради своей сестры.

Скрюченная рука вытянулась, и старые пальцы со слишком большими костяшками схватили лодыжку Молчаливой Сестры. Я видел на его лице боль даже от такого мелкого действия – холод всегда беспокоил суставы Гариуса, а словенская зима весьма зубастая.

Молчаливая Сестра расправила плечи, выпрямила руки, по-прежнему не поднимая головы. Раздался звук бьющегося стекла. Она встала на колени и громко вздохнула.

– Лежать! – Синяя Госпожа сомкнула руки, словно пыталась раздавить что-то между ними.

Молчаливая Сестра медленным тщательным движением поднялась, и каждый этап сопровождался звоном бьющегося стекла, пока уже не осталось ничего неразбитого. Два последних зеркальца разбились в руках Синей Госпожи. Она, охнув, разжала пальцы, и вниз со звоном полетели зеркальные осколки вместе с капающей кровью – некоторые фрагменты порезали ей ладони.

Алиса Кендет, Красная Королева, яростно рыча, вскочила на ноги, размахивая мечом.

Синяя Госпожа с криком сбежала от поединка, каким-то образом развернувшись так быстро, что кончик бабушкиного меча лишь вспахал борозду на её плече, и бросилась в сторону последнего зеркала. В сторону Ошима, в мою сторону. На долю секунды её лицо заполнило фасетку. Она попала в оставшиеся трещины, и те разрезали её, как проволока режет сыр. И она исчезла – на зеркале ничего не осталось, кроме тонкого алого слоя, сквозь который смутно виднелась комната. Кровь стекала по изображению Красной Королевы, вытянувшей меч, направив кончик на зеркало, через которое прыгнула её противница. Я не сомневался, что визит к фрактальному зеркалу под нами открыл бы влажную кучу ровно разрезанных частей тела – последних останков женщины, которая принесла бы в жертву один мир, чтобы стать богиней в другом.

Мелькнул меч Эдриса, и я едва отвёл его от своей груди. Моя небрежность принесла мне неглубокий порез на плече. Панели на дальней стене теперь пылали красным, и мне показалось, что я вижу за ними движущуюся фигуру, словно каждая панель была окном в стене в какое-то пространство. Звук несколько стих, остались только низкий металлический скрежет и медленный стук храповика, через который проходили зубец за зубцом.

Эдрис сделал обманный выпад, наши клинки лязгнули лезвиями.

– У меня нет времени убивать тебя, – сказал он. – К счастью, я привёл кое-кого, кому времени хватит вдоволь. – Он отступил, и на тёмном потолке проявился паукообразный нерождённый, который прятался там в тени за колоннами. Существо спустилось на место, которое освободил Эдрис – ужас из свежего мяса, составленный из костей людей, которых Синяя Госпожа отправила с Эдрисом. Приопущенное туловище на толстых лапах, с пятью тощими освежеванными конечностями, торчащими из вскрытой груди – каждая длиной ярда в два, если не больше, сочленённые в дюжине мест и с острыми костяными шипами на конце.

Эдрис развернулся и зашагал к дальней стене и ключу.

– С этим мечом, который ты украл у меня, тебе, возможно, даже удастся отправить её обратно в Ад. Но она по-прежнему будет связана с нежитью. В любом случае, она даст мне время, и если понадобится, то с тобой я сам разберусь после. – Он взялся рукой за ключ и охнул, когда ложь ключа окутала его. – Впрочем, не будет никакого "после". – Его запястье повернулось, направляя ключ в другую сторону, и огромные двигатели завыли новую ноту. – Вот так и заканчивается мир. Ни звона, ни стонов – лишь поворот колеса.

В конечном счёте мало что может вызвать в человеке в равных пропорциях всю его глупость и отвагу (если, конечно, на самом деле это не одно и то же). Разве что семья, или понимание, что тот, кого ты страстно ненавидишь, вот-вот одержит победу.

– Не стоит недооценивать то, чем сын Кендета готов пожертвовать ради своей сестры. – Эти слова соскочили с моих губ без малейших признаков страха.

Это не было безумием берсерка. Думаю, ярость, охватившая меня в день, когда я перерезал горло Мэреса Аллуса, так меня и не покинула, так и не отступила в то крошечное позабытое место, где я хранил её раньше – но смешалась с моей кровью, иногда подавая голос тише, иногда громче, как и у любого человека. Ярость, поднявшая мою руку, была полностью моей, я управлял ею, и я за неё заплатил. Я бросил меч Эдриса, и он повернулся в воздухе, в точности как ключ. И, как ключ Локи попал в цель, так и нечестивый клинок Эдриса попал некроманту между лопаток.

Нерождённая тварь взревела, конечности сомкнулись на мне, словно пальцы руки. Каким-то образом Снорри увидел сущность своего сына внутри нерождённого, который напал на нас в укреплённой комнате Чёрного Форта. Тогда я не понимал, как он разглядел своё внутри той прогнившей пародии из трупной плоти, и почему плакал о том, что с ним покончил. Я и сейчас не мог разглядеть ничего подобного, но знал, что моя мать увидела бы свою дочь, и этого было достаточно. Не нож я вонзил в раскрытое сердце нерождённого, но кардинальскую печать с той дороги, что идёт вдоль Аттар-Загрской границы. И не моя вера разъединила никогда не видевшего мира ребёнка и созданного в Аду монстра. Их разъединила вера миллионов людей, запуганных знаками и знамениями, которые собирались в своих церквях, прятались от тревожных наваждений в своих постелях и цеплялись за своего бога, пока приближался конец света. Эта вера, эта воля, эта убеждённость, наделённая силой самого Колеса, отделила ребёнка от ужаса и оставила на полу кучу мёртвой плоти.