Валерий Теоли - Печать бога (СИ)

Магистр неловко опустился на колени. Заскрипели больные суставы, монах поморщился. Сосуды призывно мерцали, обещая забвение тревог и улучшение самочувствия. Ди Сави зажёг тоненькую голубую свечку, молитвенно сложил руки, прочёл гимн богу-хранителю, бережно взял с полки бутыль собственноручно приготовленной крепчайшей настойки, откупорил и опрокинул содержимое в горло.

Буль-буль-буль! - журчал голосок напитка, перетекающего в преданного поклонника Бухаиля. Говть! Говть! Говть! - глотал монах-ведун, прослезившийся от чрезмерной крепости настойки. Сосуд стремительно пустел, последняя капля упала на язык, магистр утёр рот тыльной стороной ладони, попутно занюхав широким рукавом.

Ди Сави крякнул от удовольствия, отдышался. Захотелось спать, веки налились свинцовой тяжестью. Он положил бутыль на пол, потянулся за хрустальным графином и опорожнил его в течение полуминуты.

Пустая тара множилась, уменьшалось число бутылок вокруг статуэтки-алтаря. Настал момент, когда магистр понял: достаточно. Сила бога наполнила его, он, шатаясь и цепляясь за шкаф, поднялся. Пол качался, будто палуба корабля в шторм, не позволяя выпрямиться; пришлось опереться на посох. Зато теперь ничто не страшило монаха-ведуна. Проблемы рассеялись дымом, и над ними уже не надо было ломать голову ввиду заторможенного чудесными настойками мышления.

На коридорной площадке никого не было. Ди Сави распахнул створки двери подъёмника, вошёл внутрь, в обитое шелками помещение, вдавил кнопку с изображением волнистой линии - символом бога Нетиила, повелителя вод - и цифрой "1", обозначающей первый этаж здания. Загудел по трубам дух воды, кабина подъёмника тронулась с места и поползла вниз.

Внезапно на середине пути сверху раздался грохот, кабину тряхнуло, резной деревянный потолок треснул. Чудом устоявший на ногах магистр вжался в стену, словно хотел стать её частью.

- Что за... - процедил он возмущённо.

Из лопнувшей трубы сочилась вода, вместе с ней вытекал пленённый дух. Подъёмник ускорялся, угрожая рухнуть на дно шахты. Удар сверху повторился, хотя и значительно слабее первого. Трещины удлинялись, их становилось больше. Ди Сави тупо уставился на потолок, ожидая, что будет дальше. Грянул третий удар, за ним последовал четвёртый, будто некто методично долбил камнем по крыше подъёмника. Кто-то, догадался преподобный, норовит попасть в кабину.

- Здесь, э-э, занято, - произнёс он. - Это, э-э, мой личный подъёмник, сюда, э-э, нельзя...

Набравшая приличную скорость кабина резко затормозила; верно, дух воды не совсем покинул движительную трубу и выполнил задание. Магистра бесцеремонно приложило рёбрами о выстеленный ковром пол, он смачно выругался, презрев терпимость монашеского сана. Непонятно откуда взявшаяся каменюка пробила потолок и теперь свисала на коричневой от ржавчины цепи. Опомнившийся ди Сави, просунув посох в образовавшуюся меж дверными створками щель, раздал её до приемлемой ширины и ползком выбрался их кабины. Тотчас послышался противный скрежет, и кабина сорвалась вниз, увлекая незадачливое существо с камнем. Из подвала, куда упал подъёмник, донёсся гулкий звук удара, сопровождаемый треском, затем всё затихло. Из шахты выплыло облачко пыли, знаменующее окончание падения.

- Э, не повезло, - выразил мысль вслух магистр, припомнив, сколько времени и средств ушло у монахов Башни Земного Ведовства на конструирование и строительство механизма подъёмника, ловлю водяного духа и заключение его в трубу.

Он заглянул в шахту. В серой мгле угадывались обломки кабины и тело; светлым пятном смотрелись панталоны диковинного существа, валяющегося на дне. Покачав седой головой, преподобный двинулся к выходу.

Нижний зал башни имел форму кольца, опоясывающего ствол шахты, скрытый тонкими дощатыми стенками от любопытных глаз. Стены украшали гобелены, живописующие сцены из жизни Пророка, битвы с участием знаменитых монахов-ведунов, и, естественно, показывающие во всей красе основателя Ордена Мудрости Франсуа Миролюбивого, терзающего чёрного дракона, по ошибке задушенного им во время дружеской пирушки. Над выходом висела отполированная табличка, гласившая: "Твори добро по всей земле! Франсуа Миролюбивый, 1187 год от Первой проповеди Пророка". Ди Сави остановился под ней, потрогал дверную ручку, проверил замки, ещё раз подёргал ручку. Дверь не поддавалась, и он саданул по ней плечом несколько раз. Должный эффект не спешил проявляться.

Увлечённый процессом открытия двери, он не заметил, как из подъёмной шахты показалась замызганная, исцарапанная рука.

Если бы совиный голубь умел стонать, он стонал бы. Тело болело до последнего пёрышка, хотя перья-то, казалось бы, болеть не могут. Издаваемые им звуки походили на крики бьющегося в экстазе человека. Протяжные, полные сладострастной неги, сбивающие с толку суетящихся людей. Почтовый птах перевернулся на брюшко и пополз, помогая крыльями и лапами; сначала приподнимал зад, потом с чувственным уханьем распрямлялся. Со стороны могло представиться, что данные движения доставляют ему массу удовольствия. Передвигаясь таким нехитрым образом, он одолел довольно приличное расстояние от Башни Святого Ведовства до края площади. Позади раздавались команды бряцающих доспехами стражников, шёпот молитв шуршащих одеждами монахов-ведунов, скрежет перетаскиваемых щитов. Совиный голубь неосознанно стремился удалиться от чересчур громких, непривычных для него звуков. Он любил тишину, которой недоставало в его долгих странствиях. Ну, не совсем тишину, конечно; за редким исключением абсолютная тишина настораживала, предвещая беду, ему привычнее был шум ветра в ушах. Хозяева заботливо заталкивали его в клеть, давали поесть, накрывали тёмным покрывалом, и он забывался. Тишина...

Тишина избегала человеческих городов днём. Сейчас, например, крылатый почтальон слышал впереди приближающийся мерный конский топот, смешанный с пением. Удивительной чистоты высокий голос выводил рулады замысловатой песни, текст которой был непонятен птице, но завораживал красотой слога. Тролли, у которых совиный голубь прожил большую часть своей жизни, обожали человеческое и эльфийское пение. Бывало, засадят певца или певицу, даже можно нескольких, чтобы получался настоящий хор, в подогреваемый на медленном огне чан с водой и слушают, пока вода не закипит. Их любовь к песне передалась пернатому посланцу. Вот и сейчас, блаженно прикрыв выпуклые глаза, он заслушался пением, замер уродливой грудой обломанных перьев и чуть не пропустил прущих на него коней. Выведенный из умиротворённого состояния громыханием копыт, он заверещал дурным голосом, противоположным поющему сладкозвучному голоску. Обалдевшие от вдруг заоравшего комка перьев лошади заржали, стали на дыбы, чем ещё больше поразили щуплого старенького возницу. Мужичок, в свою очередь, тоже присоединился к невообразимому хору, помянув всех известных богов и демонов.