Сара Пинборо - Дом смерти

— Я даже не попрощался. — Из носа Луиса текут сопли, но он и не думает их вытирать. — Чтобы попрощаться, мне пришлось идти в церковь, но и это мне испортили. Я должен был быть там. Я был его лучшим другом, Тоби. — Он смотрит на меня так пристально, что, наверное, время и правда вот-вот пойдет в другую сторону, и мне удастся все исправить. — Не ты, не Клара. Я.

— Прости, — говорю я и сам понимаю, как стремно это звучит, но ничего другого на ум не приходит. — Мне очень-очень жаль.

Наконец Луис отрывает несколько кусков дешевой туалетной бумаги и громко сморкается.

— Ага, еще бы тебе не было жаль. Только твои сожаления гроша ломаного не стоят. — Он встает и расправляет плечи. — Никогда больше не говори со мной. Я с тобой точно никогда больше не заговорю. Понял?

— Но мне нужно с тобой поговорить, — возражаю я. — Кое-что случилось, и это важно.

— Ой, Тоби, отвали к чертовой матери! — Луис открывает дверь. — Отвали и сдохни.

Он уходит, а я все сижу на том же месте, где сидел Уилл, и плачу, как ребенок. Плачу за всех нас. Плачу потому, что не знаю, как быть, не знаю, что чувствовать, и потому, что чувств слишком много. Пытаюсь выплакаться, но не получается. В груди свинцом лежит тяжкий груз.

Я жду, пока не кончатся слезы, а потом жду еще. Не хочу, чтобы кто-нибудь заметил, что я плакал. Умываюсь холодной водой. Покрасневшие от слез глаза чудесно сочетаются с остатками фингала. От воды все тело дрожит, зато хоть чуть-чуть остыну. Луис успокоится — я его знаю. Наверняка успокоится. По крайней мере я на это надеюсь. Если я поделюсь с ним нашим с Кларой планом, мне нужно ему доверять. А сбежать, ничего ему не рассказав, я не могу. Передаст ли он все Хозяйке исключительно назло мне? Трудно представить. Но ведь я раньше и не представлял, что Луис может сказать мне отвалить и сдохнуть. Здесь никто не говорит «отвали и сдохни». Слишком много значат такие слова. Плохую карму никто себе не пожелает.

Когда я выхожу из ванной, по лестнице поднимаются Джейк и Дэниел. Надеюсь, мое лицо вернулось в норму. Джейк — одно дело, но если маленькая жирная гнида вроде Дэниела заметит, что я расстроен, это меня окончательно доконает. Мы молча киваем друг другу в знак приветствия. Все еще в полном цвету послеуилловская неловкость. Его кровати и вещей уже нет, но пока Эшли не засохнет со своей поминальной службой, покоя в доме не видать. И даже после службы, когда все успокоятся, мне еще придется разбираться с Луисом и собственным чувством вины. Может быть, если удастся наладить отношения с гением, то когда-нибудь и чувство вины постепенно начнет угасать. Меньше всего на свете хочется, чтобы призрак Уилла остался со мной навсегда. Вряд ли я смогу так жить. Лучше ему остаться в прошлом. Иначе ничего не выйдет.

— Он знает? — испуганно спрашивает Клара, когда поминальная служба наконец заканчивается.

Я киваю.

— Он кому-нибудь расскажет?

— Вряд ли.

Клара переживает. А все потому, что тоже думает о катере. О том, как близки мы к свободе.

— Нужно было взять его с собой, — тихо говорю я. — Он расстроен, потому что его не было с нами.

Клара облегченно вздыхает, и я понимаю, что ее тоже гложет чувство вины. Наш поступок был продиктован необходимостью, но в то же время был ужасным, и я, честно говоря, не знаю, какая из двух чаш весов тяжелее. Но если Луис хотел быть с нами, а он, на секундочку, гений, значит, мы все-таки поступили правильно? Я помню, как тяжело обмяк Уилл, когда умер, и это воспоминание навсегда останется со мной. Стараюсь думать только о том, какими глазами он смотрел на сияние в небе. Вес его тела казался таким земным по сравнению с наполненным невыразимым восторгом выражением лица в последние минуты жизни. Тьма и свет. Ужас и красота. Сплошные крайности. Хочется уснуть, чтобы этот день наконец закончился.

— Ну и что между вами стряслось? — спрашивает Том, когда Луис уходит чистить зубы.

Я пожимаю плечами:

— Ничего.

— Не похоже на «ничего».

— Он расстроен.

— Это понятно, а ты тут при чем?

— Перемелется, — увиливаю я от прямого ответа, отворачиваюсь и залезаю в постель.

Когда медсестра приносит таблетки, я с удовольствием глотаю свою. Как и Луис, наверное. Никому из нас не хочется оставаться наедине с собственными мыслями.

За несколько дней жизнь входит в привычную колею. Снег потихоньку тает, и возвращается знакомое солнечное тепло. После завтрака мы ходим на занятия с новыми учителями. Все они, как под копирку, строгие и мрачные. Может быть, предыдущие уехали из-за того, что Хозяйке не нравилось, как они курят, распивают спиртное и черт знает чем занимаются в своем крыле. Сомневаюсь даже, что их смена полностью закончилась. Я усердно пробираюсь сквозь учебники по литературе и математике, но постоянно кошусь на яркий день за окном. И пусть до конца избавиться от призрака Уилла не могу, но внутри все волнительно бурлит из-за перспективы оказаться как можно дальше от этого места.

Представляю, как Клара в коротких джинсовых шортах бегает по пляжу, смеется и толкает меня в море. В моем воображении она дикая и свободная — именно такая, какой и родилась. Вспоминаю, каким неуклюжим я был раньше, как вел себя рядом с Джули Маккендрик. Клара меня изменила. Конечно, дом тоже приложил к этому руку, но в основном все-таки Клара. Без нее я бы ни за что не выбрался за стену, зато продолжал бы тонуть во мраке, сотканном из страха и утраченных надежд. Без Клары я бы и не помыслил сбежать, не догадался бы подумать о катере. Это все она. Без нее я бы никогда не нашел отчет на столе Хозяйки.

Скопированную бумажку я прочел столько раз, что уже начинаю верить в написанное. Временами мысли об этом даже вытесняют из головы Уилла. Все это волнует, но еще и пугает. Ведь именно поэтому Хозяйка сделала то, что сделала, с нашей медсестрой. Я стараюсь не думать о слове «убийство», потому что сразу вспоминаю Уилла, его «Спасибо, Тоби», и сердце начинает беспощадно болеть. Может быть, Хозяйка до сих пор не пришла за нами с Луисом только потому, что хочет увидеть, будут ли последствия после Уилла. Бумажка и то, что на ней напечатано, представляют опасность. Это я знаю наверняка.

Луис по-прежнему замкнут в себе. На меня не смотрит и не пытается заговорить. Если ему нужно что-то предать за столом, он просит кого-то другого. На уроках сидит с опущенной головой, словно сосредоточен на заданиях, но я сомневаюсь, что, царапая в тетрадках ответы, гений действительно думает об учебе. Ему это не нужно. У него настолько быстрый мозг, что он может думать о сотнях вещей одновременно. Днем он играет в шахматы сам с собой или сидит в саду на качелях и что-то тихо бормочет, ни к кому не обращаясь.

Периодически я решаю подойти и поговорить с ним, но все никак не соберусь с духом и постоянно откладываю разговор на потом. Знаю, я обязан рассказать ему про бумажку, но боюсь того, что он может натворить. Он теперь сам не свой. Я хочу, чтобы он снова стал самим собой, но не знаю, кто такой Луис без Уилла. Он никогда не рассказывал, были ли у него в прошлом друзья, а если и рассказывал, то только Уиллу, которого больше нет.