Кристина Выборнова - Король и спасительница

Мне стало нехорошо и так бросило в жар, будто это не король, а я сунула в кипяток обе руки, да еще голову в придачу. Взяв с ладони короля треклятый браслет, я бросила его на стол, схватила Лида за больную руку повыше запястья и быстро заговорила:

— Ты чего делаешь, а?! Больно? Иди сюда, да сюда иди, говорю. К раковине!

Включив холодную воду, я насильственно сунула под струю руку Лида, повторяя дрожащим голосом:

— Ты чего? Совсем не соображаешь? Что ты творишь?

— Ты же сама меня просила вытащить браслет, — голос Лида прозвучал, в отличие от моего, спокойно, но с оттенком удивления.

— Не рукой же! Ты же колдовать умеешь!

— Да, но ты крикнула так резко… В общем, быстрое действие мне легче совершить руками, чем думать, что там наколдовать.

— Так я и знала, не подумал, — пробормотала я, начиная судорожно копаться в шкафчике с лекарствами. — Да где тут хоть что-нибудь от ожога?! Черт, даже бинта никакого н-нет… Лид, извини меня-а…

— Ты что, Соня, плачешь?! — изумился король, заглянув мне в лицо. — Из-за браслета?

— Лид, ну ты совсем, что ли?! — застонала я. — Из-за тебя! Мне тебя жа-алко! Тебе же больно!

— Так ведь тебе же нет?

— Ох, отстань… Зачем ты вообще сделал такую глупость, ведь ты же сам знаешь, что ты не железный, и лечить тебя тут других колдунов нет!

На меня опять недоуменно посмотрели большие двухцветные глаза, а их владелец ответил:

— Я это сделал, потому что ты меня попросила. Я же говорил тебе, что должен выполнять любую просьбу своей спасительницы. Тут совершенно не из-за чего плакать.

Я ответила ему безнадежным взглядом, вытащила, наконец, кусок бинта и вытерла им нос.

Потом я, шмыгая, намазывала бестолкового короля противоожоговой мазью и бинтовала ему руку, а тот сидел на табуретке, кажется, вполне довольный жизнью, но по-прежнему несколько недоумевающий, чего я так расстраиваюсь, если больно не мне, а ему…

Я же поглядывала на браслет, вокруг которого расплывалось на столе черное пятно, и чувствовала, что наконец-то я хоть что-то поняла про короля, и от этого понимания меня наполняла такая жалость, что приходилось снова шмыгать носом.

— Браслет, — вдруг подал голос Лид, тоже глядящий на стол. — Краски потекли, видимо, твоя родственница не закрепила их.

— Да ладно, черт с ним, — отмахнулась я. — Что теперь, помирать, что ли, из-за этого браслета? Не беспокойся, Лид, я перед ней извинюсь.

— Зачем? Я могу его восстановить.

— Да ладно тебе… — начала я, но король меня уже не слушал. Взяв браслет здоровой рукой, он пристально вгляделся в него, и на размазанном грязно-черном фоне начал проступать цветочный узор. Он был похожим на тот, что рисовала Ира, но все-таки немного не таким — у Лида, как у каждого художника, был свой индивидуальный стиль. Браслет у него выходил, если можно так выразиться, поаристократичнее, а завитушки и листики — поизящнее, что, конечно, не удивительно, если учесть, что он рисовал не кисточкой.

Как раз тогда, когда я завязала на бинте последний узелок, король положил на стол законченный браслет, выглядевший так, будто его никогда и не роняли ни в какой кипяток.

— Не в точности похоже, — критически оценил он сам свою работу и добавил:

— Но, думаю, твоя суматошная родственница это вряд ли заметит.

— Если заметит — расскажем все, как было, — мягко отозвалась я. — Ничего страшного. Спасибо тебе, Лид. И не суй больше руки ни в кипяток, ни в мясорубку, даже если я буду очень тебя об этом просить и умолять. Ладно?

Король слабо улыбнулся, видимо, показывая, что оценил мой юмор, и торжественно кивнул.

Родственники пришли, как и обещали, к обеду, одновременно с Наткой, и застали нас с королем мирно сидящими рядышком на диване. Мы делали вид, что рассматриваем репродукции в большой книге о художниках, но на самом деле Лид по моей просьбе показывал с помощью мультиков, какие в его королевстве носили украшения. Натка при виде нас подняла брови, а Ира сразу обратила внимание на Лидову руку, забинтованную по самое запястье:

— Ой, где это ты так?!

— Кипяток, — отозвался Лид кратко и правдиво. Натка снова бросила на меня взгляд, на сей раз восхищенно-опасливый, я сердито затрясла головой, показывая, что она додумалась до ерунды. Подруга хмыкнула слегка разочарованно и пошла с Ирой на кухню, помогать с обедом.

Ира оказалась умнее, чем полагал самонадеянный Лид: конечно же, она сразу заметила изменения, и, придя с кухни, недоуменно сказала:

— Ой, мой браслет как будто кто-то перерисовывал…

— Это Лид, — поспешно выпалила я, — но виновата я, извини, пожалуйста. На браслет попал кипяток, и часть рисунка расплылась, а Лид умеет рисовать, и он тебе узор восстановил… Не сердишься?

— Ну конечно нет! — всплеснула руками Ира. — По-моему, получилось просто здорово! Леня, ты так хорошо рисуешь! Но зря ты с больной рукой так мучился: я бы и сама подрисовала, подумаешь…

— Нет, я мучился не зря, — изрек король, подумал и уточнил:

— И не мучился.

Тут меня с кухни позвала Натка, которой требовалась помощь в вытирании посуды. Как только я вошла, подруга быстро прикрыла кухонную дверь, посильнее включила воду и, склонившись к моему уху, сказала громким шепотом:

— Сонька, чего тут у вас было? Ты с ним говорила?

— О чем? — удивилась я. — …А, об этом. Неа. Совсем из головы вылетело. И вообще, я же хотела отъезда родственников подождать.

— Да я помню, но только смотрю, вы с вашим величеством сидите растрепанные и радостные, будто поцапались, а потом помирились. И что у него с рукой?

— Ох, — вздохнула я и коротко пересказала Натке весь случай с браслетом. Подруга слушала, морщась и крутя себе длинную челку, а под конец изрекла:

— Мда…

— Чего мда? — напряглась я.

— Да ничего: клиника какая-то.

— Вот именно, Нат! До меня только сегодня дошло, понимаешь? — от полноты чувств я со всхлипом набрала воздух. — Он не жестокий и не равнодушный. Он больной! Инвалид, понимаешь?

— Чего инвалид?! — отвесила челюсть подруга. — Умственного труда?!

— Не совсем… Ум-то у него есть. У него чувств нету, но только не потому, что нету, а потому что их с детства в нем давили! Он их выражать совсем не умеет! Я до этого думала, что ему на всех наплевать…

— А теперь чего?

— А теперь поняла, что ему действительно наплевать на ВСЕХ! На себя тоже! То есть он искренне не понимал, чего я его жалею, если больно не мне! Вот поэтому и он никого ни любить, ни жалеть не умеет, потому что его самого никогда не любили и не жале-е-ели…

— Ну, пошла, — махнула рукой подруга, присаживаясь за стол, — хуже Маришки. Чего ты расхлюпалась?

— Жалко его.

— Этого еще не хватало… Ладно, пускай ты права, но Лид из-за этого лучше, что ли, делается? И не вздумай учить его жалеть, и тем более, любить — а то я тебя знаю!