Дмитрий Емец - Лестница в Эдем

Багров машинально проводил ее взглядом, а когда вновь повернулся, то увидел троих мужчин. Последний как раз заканчивал выходить из глухой стены и с недовольным лицом оглядывался, проверяя, не застрял ли каблук.

Матвею потребовалось не больше секунды, чтобы понять, кто перед ним. Спрыгивая с турника, Багров огляделся. Площадка опустела. Даже движение автомобилей по Большому проспекту странным образом прекратилось.

В рядовых случаях тартарианцы, посещая человеческий мир, пытаются все же замаскироваться. Не потому, разумеется, что им важно мнение смертных, но хотя бы из опасения без предупреждения быть атакованными боевой двойкой златокрылых. Однако эти трое не потрудились даже натянуть морок.

Двое – те, что шли по краям, – были в темных, прожженных лавой плащах. Под плащами поблескивали нагрудники. В них были вделаны защитные кольца, в которые многие стражи мрака предпочитали во время боя вставлять дархи, чтобы метавшаяся на цепи сосулька не стала легкой добычей меча или маголодии.

Оба маленького роста, но крепкие, почти квадратные. У того, что слева, отрубленное ухо смотрело темным слуховым провалом. Видимо, тем же ударом у него был стесан край скулы. Выглядело это жутко – точно скол по мраморной голове статуи.

Напарник безухого был абсолютно лыс. Единственной растительностью у него на лице служил жесткий темный пучок под нижней губой. Там, где взгляд его узких, точно прорезанных глаз скользил по асфальту, прочерчивался белый след изморози.

Страж с отрубленным ухом был вооружен боевым топором. Лезвие топора узкое, как у томагавка, но рукоять гораздо длиннее, что едва ли позволяло использовать оружие как метательное. Оружием другому служил индонезийский меч-педанг.

Однако Багров безошибочно ощутил, что основная угроза исходит не от этой парочки дуболомов, а от того, кто небрежно и будто кокетливо идет между ними. Казалось, Матвея он вообще не замечает, а опасается лишь, случайно наступив в лужу, забрызгать до блеска начищенные сапоги.

Это был молодой, изящный страж с женственным лицом, темными тонкими бровями и такими же темными тонкими усиками. Для тартарианца кожа лица его была странно белой и нежной, с голубоватыми и тонкими прожилками. Даже дарх у него отличался щеголеватостью. Не серебристый, а полупрозрачный, подчеркнуто хрупкий, похожий на елочную игрушку-сосульку. Единственный из троих он казался безоружным. Создавалось впечатление, будто этот юный тартарианский щеголь никогда не обременяет свою ладонь ничем, что способно испортить его ухоженные жемчужные ногти.

Багров шаг за шагом отступал, выгадывая лишние секунды. Мозг его лихорадочно просчитывал варианты, вынужденно выбирая между неудачными и самыми неудачными. Материализовать клинок он не пытался. У ученика волхва хватало опыта, чтобы понять: победить он не сможет. Не только хрупкого и тонкого, у которого не было даже меча в руке, но даже и кого-то из его спутников.

Да и станут ли стражи мрака честно с ним сражаться? Если они и соблюдают подобие благородства, то лишь в битвах между своими. Кто он для них? Просто досадная помеха. Сор, который надо смести по пути к цели.

Искать помощи? Но вызвать валькирий способна только Ирка. Если же мысленно призвать сейчас Ирку, то, пока она проснется и примчится, он, Багров, будет уже мертв, да и она сама погибнет, вступив в неравный бой. Нет, звать никого нельзя. Там, наверху, Ирка в безопасности. Здесь же в битве против троих она обречена. Возможно, кого-то одного копье ее и поразит, но другие двое не станут дожидаться, пока копье вернется к одиночке для нового броска.

Повернуться и побежать, чтобы бесславно умереть от раны в спину? Стыдно, позорно и бесполезно.

Телепортировать? Не успеет приготовиться и размажется где-нибудь по дороге. Или того хуже – кто-то из темных выбросом воли перенаправит телепортацию в Тартар, и он материализуется уже там, среди выжженных и холодных его равнин.

Прежде Матвей множество раз представлял свою смерть. Он проигрывал ее и так, и иначе, окружал самыми разными деталями, но никогда не предполагал, что она будет именно такой.

Страх просачивался каплями, точно вода из трещины. Он сжимал сознание, и из него, как из кухонной мочалки, лезла та грязь, что, возможно, хранилась там годами. Кружилась голова. Мысли становились все тесные, невеликодушные, скверные.

Щеголеватый страж, казалось, отлично понимал, что происходит в душе у Багрова. Он остановился, коротким жестом приказывая остановиться своим спутникам, и пальцем поманил Матвея к себе.

– Боишься, ученик волхва? Знаю, что боишься. Хочешь жить – иди сюда! – окликнул он его ломким и женственным, как и сам он, голосом.

Услышав насмешливый голос, Матвей вспылил. Мысль, что последнюю минуту жизни надо прожить достойно, выплеснула в кровь его благородную ярость. Багров понял, что тартарианцы не прочь взять его и допросить, а раз так, то этого и нельзя им позволить. Продолжая отступать, Матвей дернул «молнию» на куртке, радуясь, что она открывается как сверху, так и снизу.

– Эй, суккуб! У меня для тебя подарочек! Лови! – крикнул Матвей.

Менее всего он желал попасть в руки стражей мрака живым, а раз так, то лучше оскорбить их посильнее, чтобы выдержка их оставила.

Оскорбление подействовало. Действительно, щеголеватый страж был похож на суккуба куда больше, чем ему самому хотелось признавать. Изрубленные физиономии дуболомов озарились ухмылками. Молодой страж заметил это едва ли не раньше, чем сам Багров. Ноздри у него раздулись от гнева.

– С вами я поговорю позднее! А ты дошутился, парень! – сказал он, и в руке его сверкнул вдруг блестящий, тонкий и прямой меч.

Продолжая держать меч опущенным, он быстро, точно скользя, устремился к Багрову. Оба его спутника незамедлительно последовали за ним, отставая самое большее на шаг.

Матвей повернулся, как бы затем, чтобы убежать, но на деле, чтобы рука смогла незамеченной скользнуть под куртку, туда, где в подкладку вшиты были несколько узких карманов. Едва пальцы коснулись легких, без накладок рукоятей, он рывком распрямился и почти без интервала метнул четыре ножа. Ножи эти были постоянными его спутниками. Выкованные в Эдеме, они не отражались темной магией и вполне могли доставить хлопоты тартарианцам.

В момент, когда последний из ножей оторвался от ладони Багрова, расстояние между ним и изящным, как эльф, красавчиком было не более трех метров. Все ножи были брошены технически правильно, без чрезмерной силы, плавно, быстро и неожиданно. Промахнуться Багров не мог, однако лишь один из четырех ножей попал в цель, вонзившись в предплечье тому из троих, у которого стесана была скула и отрублено ухо. Как Багров и предполагал, он оказался самым медлительным. Остальные двое успели среагировать. Что касается красавчика, то он, продолжая приближаться, отразил нож лезвием меча с такой царственной небрежностью, словно Багров запустил в него гнилой палкой.