Madarao - Люсиль из Мартейны

— Верно, — травница обреченно выдохнула и залпом допила остатки молока в кружке.

— Я — староста Силовки, Жуном меня величают, — старик выжидательно замолчал, привалившись к стволу чахлой яблони.

— Люсиль. Странствующая травница и лекарь, — после паузы ответила девушка, тщательно проверяя, не осталось ли еще нескольких капель молока в крынке.

— Никогда не слыхивал такого странного имени, — нахмурился Жун. — Не из здешних земель, да?..

— Мартейна, — коротко бросила Люсиль.

— Это та, которую?..

— Да. Которую его Имперское Высочество захватили восемь лет назад.

— М-м, — старик чуть расслабился. — А с волосами-то чего? Не пристало девке с таким непотребством на голове ходить.

— Вши одолели, — Люсиль отставила в сторону крынку и встала, разминая плечи. Перед уходом женщина в коровнике дала ей воды умыться, но девушка все еще ощущала запах коровьих выделений на своих одежде и волосах.

— Вона как, — кажется, этот ответ наконец устроил его. — А что, травы-то никакие против вшей не помогают?

Вот же старый гороховый стручок.

— Против вшей используется масло раниса, выдавленное из свежесорванных стеблей, — терпеливо пояснила девушка, оглядывая простирающийся за опушкой лес. — Где я тебе найду свежие стебли в апреле, когда все это дело было? Ранис к сентябрю созревает.

Старик покивал, полностью удовлетворенный ее ответом. Кажется, он услышал наконец все, что хотел.

— Так я чего пришел-то. У Сани с Тюлькой ребятенок их бестолковый ягод пыжника нажрался. На спор, стало быть. Ну, и осыпало его всего. По твоей же части вроде?

— Я за деньги работаю, а не за молоко, пусть имеют в виду, — девушка тут же потянула за собой Алли, бросив на старосту цепкий взгляд водянисто-голубых глаз. Она смотрела лишь доли секунды, но этого хватило, чтобы Жун ощутил беспричинное беспокойство.

— Так а я что? С ними договариваться будешь, — прокряхтел старик, поворачиваясь, чтобы показать ей дорогу.

К полудню жара только усилилась. Перед глазами плавало разноцветное марево, и треск кузнечиков становился совсем уж нестерпимым. Где-то совсем далеко неприятно закричала птица. Измотанные жарой псы прятались в тени садовых деревьев, издавая лишь булькающий звук при виде проходящих мимо, и даже не пытались встать.

— В вашей деревне сохранился Культ Четырех Божеств? — как бы невзначай спросила Люсиль, пристально глядя при этом в спину старосты.

— Есть такое. Да мы и не скрываемся, что в этом? До Императора отсюдова далече, — хрипло рассмеялся старик. Но девушка заметила, как резко при этом дернулась его шея и одно плечо. — А что, увидела у Кладии чегой-то?

— Старую курильницу. С травами для почитания Духа Земли. Вероятно, для облегчения родов у коровы, так как он символизирует не только торфяники, но и обычную почву — это и дух плодородия тоже. Хотя изначально его помощи просили лишь те, кто добывает торф.

— Ты многое знаешь о «забытом» культе, — снова рассмеялся своим неприятным смехом старик. Люсиль явственно ощутила его напряжение.

— Я знаю обо всем, что связано с травами, — как всегда ровно ответила девушка, чуть приподняв уголки губ и слегка нахмурившись. — В том числе обо всех обрядах, с ними проводимых.

— Я уж сказал — до Императора отсюда путь неблизкий, — Жун излишне резко развернулся, поворачивая к следующему двору.

— Культ Четырех и поклонение ему приравнено к ведьмовству, старик. И не говори, будто не знаешь об этом, — голос девушки неуловимо сменил интонацию. Плечи старосты опустились.

— Наши боги всегда будут жить в наших сердцах, — с невыразимой тоской в голосе ответил Жун, остановившись посреди дороги. — Император далек от простых людей, ему не понять, что здесь, в такой глуши, лишь Духи могут оказать нам помощь — нам больше некому нести свои молитвы.

Голос старосты дрожал. Помолчав, он тихо добавил, медленно двинувшись дальше, будто бы каждый шаг давался ему с трудом:

— Мы не приносим человеческих жертв, как любят выдумывать о нашем Культе. Только животных, выращенных самолично, как того требуют духи.

— Я знаю. Именно это ты скажешь солдатам Императора, когда они придут сюда? Или ты не слышал о сожженных до основания деревнях вместе со всеми их жителями? Впредь — будь осторожен, если тебе дорога твоя жизнь и жизни людей этого поселения. Одно опрометчиво сказанное слово может решить вашу судьбу.

Старик чуть заметно кивнул, не оборачиваясь к девушке, и далее шел молча, лишь изредка покряхтывая и хватаясь за поясницу. Люсиль тоже молчала. Он верно говорит, до Императора и столицы отсюда путь неблизкий — это самые западные границы владений Истры. Вот только это не спасет Силовку, если кто-то доложит о том, что здесь все еще поклоняются древним богам. Всех местных жителей обвинят в ведьмовстве, после чего сожгут в их же собственных домах.

Оглушительно гогоча, навстречу им бежали гуси, широко раскидав в стороны крылья. Какой-то мальчик, совсем маленький, громкими воплями гонял перепуганных птиц.

— Смотри, Тишко, пощипают тебя, будешь знать! — погрозил ему вслед староста, улыбаясь. Мальчик заливисто рассмеялся, не прекращая своего занятия.

Люсиль тщательно обходила гусиные какашки — настолько тщательно, что чуть не вступила при этом в огромную коровью лепешку.

— Не деревенская ты, по всему видать, девка, — невзначай бросил Жун, остановившись и поглядев на девушку своим неприятным рыбьим взглядом.

— Разве можно в окружении крестьян и навоза лекарскому мастерству научиться, старик? — в тон ему ответила Люсиль.

— Жун я, — недовольно пожевал губами староста.

Они как раз подошли к дому, расположившемуся ближе всего к полям. На деревянном, сильно покосившемся заборе просыхали сорочки грязно-желтого цвета. Куры, самодовольно кудахча, прошли прямо под ногами у Люсиль, что-то выискивая на земле. В чисто подметенном дворе суетилась женщина, перетаскивая мешки с зерном.

— Жун, представь себе, две дохлых мыши! Две! — заголосила женщина. — Как Пушинка померла, так и развелось их…

— Ничего, скоро у Марьки кошка разродится, будет тебе…

— Мешки с зерном проедены уж, какое тут! А это кто?

Тюлька грозно посмотрела на Люсиль, как будто именно она испортила ее зерно.

— Лекарша это, сегодня вот к нам пожаловала.

— Волдыри от пыжника лечишь? — сразу спросила женщина. Она была высокой — почти как Люсиль, и довольно приятной наружности. Правда, лицо ее периодически нервно подергивалось, но, пожалуй, к этому можно было отнестись с пониманием.

— Да, конечно. Плата?

Тюлька перевела оценивающий взгляд с нее на старосту и обратно.

— За ночлег устроит? А то волдыри-то со временем и сами пройдут…

— Покажи место.