Анна Азимова - Город ведьмы [СИ]

— Цветы? — удивился он. — Но кто их посадил здесь?

— Они растут сами.

— И никто не сорвал их? — парень опустился на колени рядом с цветком и осторожно дотронулся до нежных лепестков.

— Пока есть те, кому они принадлежат, им ничего не угрожает.

— Как это — принадлежат? — лепесток мелко дрожал в пальцах Марка, и колебания его напоминали удары сердца.

— Эти лилии хранят жизнь тех, для кого они посажены. Пока цветок жив — человек не умрет, его душа привязана к миру.

— А если его все-таки сорвут?

— Попробуй.

Марк потянулся и попытался схватить длинный гибкий стебель, но ладонь будто полоснули ножом. Одернув руку, Марк увидел, как на ней мгновенно набухли красные волдыри.

— Они умеют за себя постоять. Чьи они?

— Одна принадлежит Клоду, а одна — мне, — на последнем слове голос стал тоньше и мягче, похожим на девичий.

— Тебе? — удивился Марк, оборачиваясь к Лису. — Но ты же лис, кто будет сажать колдовской цветок для зверушки?

— Только если эта зверушка раньше была человеком.

— Человеком? Ты, предвестник Черной лихорадки? Каким же человеком ты можешь быть?

— Только если одним из первых, унесенных ею…

— Первых… — Глаза Марка изумленно расширились и скользнули по надписи на надгробии. — Неужели ты…

Аккуратными буквами на камне было выведено: «Аурелия де Монтрев».

— Долго же до тебя доходит, милый брат…

Почему-то все воспоминания начинались с дождя. В нервной настойчивой дроби по стеклу звучали голоса когда-то родных и любимых людей, и это успокаивало, убаюкивало. Каждый раз, когда начинался дождь, не было ничего уютнее, чем сидеть в мягком кресле и, вспоминая, постепенно засыпать…

Когда они впервые встретились, Марку было уже восемь. Стояло начало осени. Маленькая большеглазая девочка внимательно изучала его, крепко держа руку матери. На ней было светло-зеленое платье с оборочками и новенькие лаковые туфли. Мать что-то ворковала стайке подружек, не замечая, как рядом с ними остановилась небольшая компания чумазых бродячих мальчишек. Марк был самым чумазым, самым отчаянным и нахальным из всех, несмотря на не самый старший возраст. Он легко мог украсть все, что плохо лежит, придумать шалость или нагрубить взрослым. Именно поэтому он был предводителем шайки и непререкаемым авторитетом на улицах Тремолы.

И вот он стоит перед маленькой нарядной девочкой, с интересом изучающей его дырявые штаны и босые ступни, и почему-то не может сообразить, почему вообще остановился тут.

— Эй, Марк! — зовут его друзья. — Хватит тут торчать, идем!

Но он все стоит и смотрит, как в серебристых волосах девочки отражается солнце.

— Я — Ари, — тоненьким голоском сказала она и протянула пухлую ладошку.

— Марк, — буркнул он, но голос его утонул в возгласе мачехи.

— Аурелия, как не стыдно! Говорить с таким отребьем! — она резко дернула девочку за руку и попыталась спрятать за свою спину. — Благородной леди не пристало общаться с уличным сбродом.

— Она просто хотела познакомиться, — попытался возразить мальчик.

— А ты вообще молчи, оборванец, — прошипела женщина. — Не смей даже дышать в сторону дочери мэра.

— Я думал, мэр должен быть поближе к народу. — ядовито заметил мальчик и убежал, пока вместо ответа ему не прилетела оплеуха.

Едва он догадался, что встретил сводную сестру, желание заговорить с ней, познакомиться крепло день ото дня, за что ему было стыдно перед самим собой. Еще в день изгнания из дома он поклялся себе, что будет ненавидеть отца, его дом и семью до самой смерти, а на деле получалось совсем наоборот. Чувство вины перед собой и матерью давило на него, сковывало, но продолжалось это недолго. Еще до первых холодов все вернулось на круги своя, и он думать забыл про девочку.

Но ненадолго. Едва первый снег припорошил улицы, Марк почему-то решил пройтись по когда-то знакомым улочкам. Правый берег всегда был элитным районом, в котором сплошь раскинулись усадьбы важных чиновников, в том числе и де Монтрев. День постепенно угасал, в переулках было тихо и безлюдно. Но вдруг из-за угла донеслись крики и плач:

— И что ты нам сделаешь? Ты же девчонка! — высокий ломающийся голос срывался на глухой кашель.

— Не трогайте ее! Не трогайте мою собаку! — крикнула девочка, всхлипывая.

— Да не кричи ты так, мы с ней тоже хотим немножко поиграть.

Собака пронзительно взвизгнула, и внутри Марка все оборвалось. Он бросился за угол и увидел, как двое подростков душат щенка лабрадора, а третий держит девочку, которая пытается вырываться и заливается слезами:

— Отпустите ее! Отпустите Принцессу! Это моя собака!

— Слыхали? Принцесса! — хмыкнул тот, которого первым услышал Марк. Он снова глухо кашлянул и поудобнее перехватил тонкую ручку девочки.

— Эй! — крикнул им Марк.

Подростки напряглись, но увидев мальчишку, рассмеялись.

— О, защитник твой, что ль?

— А не маловат?

— Пусть он тоже посмотрит.

Один из ребят, долговязый и усыпанный крупными яркими прыщами, достал перочинный нож и поднес к горлу собаки.

— Посмотрим, голубая ли кровь у Принцесски!

Лезвие скрылось под шерстью, и собачий визг смешался с человеческим:

— Нееет!

Не помня себя от злости, Марк налетел на долговязого и повалил на землю. Нож улетел куда-то в сторону. Не разбирая, куда бьет, Марк стал колотить парня изо всех сил, пока ему на подмогу не подоспел друг, пытаясь оттащить Марка за воротник.

— Не трогай его! — воинственно крикнула девочка.

— Ай! — это был третий, державший Ари. — Она кусается!

Освободившись, она бросилась на державшего Марка и вцепилась ему в шею.

— Ааа! — завопил он. — Уберите ее кто-нибудь!

Марк, почувствовав, что его больше никто не душит за ворот рубашки, стал пинать долговязого, пока тот не выпустил собаку.

— Ты труп, — прохрипел он, отползая, когда Марк уже обессилел и прислонился к забору. — Вы оба.

— Добавки хочешь? — спросил мальчик, закатывая рукава.

— Проклятые малолетки! — причитал его друг, потирая укушенную кисть. — Пошли отсюда, пока нас никто не увидел!

— Я еще до вас доберусь! — крикнул долговязый, пропадая за поворотом.

Марк смотрел на девочку, обнимавшую за шею собаку, и чувствовал себя героем из тех историй, что когда-то рассказывала ему на ночь мать. Ему не впервой было давать отпор тем, кто старше и сильнее, но он еще ни разу никого не защищал. И теперь, глядя на сияющую Ари он принял решение, что с этого момента всегда будет защищать ее.

После этого случая они стали видеться чаще. Не то чтобы ненависть к отцу утихла, скорее, Марк стал воспринимать девочку отдельно от дома, предавшего его. Она была так похожа на отца внешне, но так отличалась внутренне: любознательная и открытая, она никогда не плакала и не жаловалась, любила лепить куличики из грязи и ненавидела уроки этикета и верховую езду. От лошадей она впадала в ступор от ужаса и ничто не могло привести ее в чувство. Зато в своей Принцессе она души не чаяла и уже через год даже пробовала кататься на ней верхом, хоть и не всегда успешно.