Эми Хармон - Птица и меч

— Вели им подождать. Я уже сказал, что вольгары придут к нам сами.

Кель кивнул, скользнув по мне неприязненным взглядом синих глаз. Я чувствовала его желание возразить, но он лишь опустил забрало и отъехал в сторону, впрочем, недалеко. Тирас снова склонился к моему уху.

— Подзови их, Ларк, — повторил он настойчиво, и по моей шее тотчас побежали мурашки. — Пора.

Я развернула свои слова, как флаг, и они затрепетали на ветру алой песнью сирены. Каждый их звук побуждал вольгар делать то, для чего они и были рождены. Летать, убивать, есть . Я манила, искушала, соблазняла, цепенея от ужаса, что они в самом деле придут, и еще больше опасаясь неудачи. Они хотели Джеру. Они хотели Тираса. А я вдруг поняла, что не готова расстаться ни с тем, ни с другим.

Череп взорвало громовое карканье, и я поморщилась от боли, когда сопротивление Вожака внезапно ослабло. Воздух наполнило хлопанье тысяч крыльев. Раскрываясь, они отталкивали слова своего предводителя — слова, которые до сих пор сдерживали инстинкты стаи. Голод оказался сильнее.

Они идут , — предупредила я. Тирас взревел — странное эхо зверя, надрывавшегося у меня в голове, и Шиндо рванул с места. Король скомандовал готовность переднему ряду лучников, которые затаились под деревьями, только и дожидаясь возможности распахнуть для противника врата в ад. Небо в просветах листвы дрогнуло и начало плавиться, пока последние крохи света окончательно не затянула черная пелена.

— Прикажи им спуститься, — велел Тирас.

Я лишь на секунду замешкалась, прежде чем обратить к вольгарам свое самое отчаянное, самое смертоносное проклятие.

Слова стрелой взметнулись под облака и рассыпались среди стаи, точно огненные снаряды по змеиному логову. Вольгары с криками начали падать на землю. Некоторые умирали от удара на месте, другие, перекувырнувшись несколько раз на траве, снова поднимали голову — оглушенные, но невредимые.

— В атаку! — заорал Кель, и солдаты, прятавшиеся в высокой траве справа от лучников, ринулись навстречу врагу.

Воздух наполнился звоном железа и свистом копий. Воины спешили достать вольгар до того, как они опомнятся и обнажат бритвенно-острые когти и клювы. Тирас пустил Шиндо в галоп. Я едва успевала следить за его движениями: вот он бросает копье в оскалившуюся тварь, а вот криком предупреждает одного из солдат, что опасность прямо у него за спиной.

— Не дай им улететь, Ларк! — рявкнул Тирас, разворачивая жеребца. — Мы не сможем сражаться с ними в воздухе.

С небес рухнула новая орда птицелюдей, хоть они и видели, как визжат и корчатся на земле их собратья. Очень немногим удалось опять подняться в воздух. Большинство верили, что их крылья связаны.

Их было так много. Десять на одного — двадцать на одного! — и они все прибывали и прибывали. Черный жеребец Тираса смерчем кружился в центре воющей стаи, пока его хозяин выкрикивал отрывистые команды и пускал в ход любое оружие, какое попадалось под руку. Я тоже не сидела без дела: Тирас направлял мой дар, орудуя мной, будто мечом, и я не задумываясь выполняла его приказы. Смерть множилась по минутам: джеруанские воины с зияющими ранами и удивленно распахнутыми глазами лежали вперемежку с издыхающими вольгарами. Я не могла спасти их всех, но делала все, что было в моих силах, снова и снова сплетая заклятия и проклятия, пока на глазах не выступили слезы, а разум не затопило горячим туманом.

Волосы Тираса слиплись от чужой крови, на зубах скрипел песок, но усталость словно была неведома королю. Он только и делал, что разворачивал Шиндо и раздавал направо и налево удары и приказы. У меня шумело в ушах, стук сердца гонгом отдавался в висках. Когда мир в очередной раз дрогнул, я покачнулась и начала съезжать с коня, более не в силах держаться прямо. Черная грива была мокрой от пота и крови, и я беспомощно скользила по ней пальцами, пока перед глазами не замелькали копыта: Шиндо в панике выплясывал между ранеными и убитыми, стараясь никого не затоптать. В следующую секунду Тирас схватил меня за косу, намотал ее на руку и дернул назад с такой силой, что я повалилась ему на грудь. Горячее дыхание короля опалило мне шею.

— Пусть улетают, Ларк. Пора заканчивать.

Туго натянутые волосы и резкий рывок, обжегший кожу у основания черепа, прояснили мой разум как раз достаточно, чтобы сплести финальную мольбу.

— Могущественнее меча, — пробормотал Тирас, и меня накрыло теплой волной его облегчения.

Истрепанные крылья вольгар затрепетали, силясь приподняться над землей. Я скорее услышала, чем увидела, как оставшиеся твари исчезают в облаках, после чего наконец позволила себе расслабиться и отключиться — от царящего вокруг хаоса, запаха крови и бремени собственного дара. Кель что-то торжествующе орал, вокруг раздавались крики триумфа. Они золотыми перьями касались моего лица.

— Она ранена? — спросил кто-то, и я почувствовала, как вокруг тела сжимаются стальные обручи. Я плыла среди солдат с запрокинутой к небу головой.

— Мы это сделали, ваше величество! — Один из воинов ударил короля по спине, и я проехалась щекой по грязной нагрудной пластине.

Тирас нес меня сквозь толпу, а стальные обручи были его руками.

Я пойду сама.

— Ты будешь отдыхать.

Я пойду сама.

— Упрямая женщина, — пробормотал он. — Спи.

И я уснула.

ПРОСНУЛАСЬ Я В ТРАВЕ, среди чужих стонов, проклятий и густой вони крови и мертвечины. Рядом заржал Шиндо, и я машинально протянула руку, чтобы успокоить его и себя заодно. В изголовье обнаружилась фляга; я с благодарностью утолила жажду, а остатками воды ополоснула лицо и руки.

На землю спустилась ночь, но вокруг царило оживление. Кто-то хлопотал над ранеными, кто-то стаскивал трупы в кучу, кто-то с тревогой вглядывался в небо. Я поднялась на слабые ноги и побрела в сторону деревьев. Мне отчаянно требовалось уединение, тишина и место, где я могла бы спокойно смыть кровь и копоть. Волосы слиплись от грязи, а кольчужная рубаха, хоть и удерживала тепло, но до боли натерла непривычное к доспехам тело.

Бой не был окончен, он замер до утра, и я невольно поежилась от мысли, что уготовил нам завтрашний день. Ветер не доносил ни единого слова. Лесные звери спрятались или разбежались. Ночные звуки казались приглушенными, деревья безмолвствовали; даже листья переговаривались шепотом или затихли совсем. Смерть заставила жизнь затаиться.

Я углубилась в подлесок, чтобы справить самые насущные нужды и молясь, чтобы меня никто не увидел. Впереди потянуло прохладной водой, и я, по примеру Буджуни, принюхалась, прислушиваясь. Теперь я отчетливо ощущала влажную землю и болотный мох. Бегущий по лагерю ручей брал здесь начало и был намного полноводнее и шире.