Виталий Астапенков - Сказки диспетчерских смен [СИ]

Света с Женей играли в «чехарду». То есть, играли — мягко сказано. Женя-то через Свету перепрыгнул, а вот она, не набрав достаточной высоты, «приземлилась» ему на спину. Женя крякнул и выпрямился. Света машинально вцепилась в парня, поёрзала и вдруг оказалась сидящей на мужских плечах. До земли отсюда было далеко-далеко, и, испуганно пискнув, она ухватилась руками за Женину шевелюру.

— Ай! — заорал Женя. — Сдурела? Слезь с меня, раздавишь!

Он дёрнул плечами, пошатнулся. Света опасно накренилась и стиснула коленями его шею.

— Спятил? — заорала она в свою очередь — сердце бешено стучало с перепуга. — Я тебе что — белка с такой высоты прыгать?

— А что? Так и будешь на шее сидеть? — прохрипел Женя. — Пусти, задушишь!

Света чуть ослабила хватку.

— На шее? Хм… а ты много денег получаешь? — заинтересовалась она.

— Вот бабы! — возмутился Женя. — Слазь, кому говорю!

— Значит, много, — протянула Света задумчиво. — Ладно-ладно, слезу. Ты меня только до чего-нибудь повыше донеси.

— Это до чего? — осведомился Женя с подозрением. Он поправил Светины ноги, заведя их себе подмышки и проворчав: — Всю куртку мне испачкала.

— Почищу. — Света выпрямилась и огляделась, немного расслабившись. Ей потихоньку начинало нравиться сидеть на высоте.

«Высоко сижу, далеко гляжу», — припомнилось классическое. — И как там дальше: «Не садись на пенёк, не ешь пирожок»?

Пенёк под попой шевельнулся.

— Всё-всё, — торопливо сказала Света. — Давай вон туда, — она дёрнула Женю за правое ухо, поворачивая в нужную сторону, — к остановке. Вперёд, мой верный мустанг!

— Иго-го, — согласился Женя, и рысцой направился к пустой в эту ночную пору площадке с невысокой короткой скамьёй в двух-трёх метрах от трамвайных рельс под пластиковым навесом. Сами рельсы Свете с высоты и в сумраке были не видны, лишь ровная тёмная дорожка под ворохом палой листвы, плавными изгибами исчезавшая среди деревьев центрального парка. Иногда ветерок шевелил её сухим, шершавым звуком, и тогда казалось, будто дорожка щетинится иглами листьев.

Неожиданно она взметнулась вверх, как раздвоенный язык длинной-предлинной ящерицы, оседая шуршащей насыпью по обеим сторонам от проглянувших стальных полос с играющими на них бело-жёлтыми отсветами фар.

Света не сразу сообразила, что это трамвай.

«Надо же, — подумала она, — так поздно и ходят. Ну и хорошо, всё не пешком тащиться».

— Как-то странно, — сказал Женя, глядя на приближавшийся вагон.

— Что тебе странно?

— Во-первых, так поздно трамваи не ходят. А во-вторых, смотри, какой старый.

— Почему «старый»? — удивилась Света. — Раритетный, я бы сказала. И красивый.

Красно-жёлтый вагон, казавшийся тёмно-серым в темноте, с двумя парами сдвоенных раздвижных дверей-гармошек и тупой, словно вырубленной, кабиной впереди над широко расставленными фарами. Со здоровущей теннисной ракеткой-дугой на крыше и рядом аккуратных окон с задёрнутыми полупрозрачными занавесками и открывающимися вниз окошками-форточками сверху. Время от времени из-под дуги сыпались искры — скорее всего, на проводе образовался конденсат.

— Экскурсионный, наверное, — предположила Света.

— Какие ещё экскурсии по ночам? — проворчал Женя.

— Ты стал старый и противный брюзга, — объявила Света. Женя тряхнул плечами. — Ладно-ладно, — завопила она, судорожно цепляясь за уши парня, — ты прав! Это «чёрный трамвай», где «чёрный кондуктор» раздаёт «чёрные проездные», и если такой приобретёшь, будешь без конца ездить, пересаживаясь с одного маршрута на другой, пока не растворишься в плетении рельс.

— Чего? — не понял Женя.

— Проехали. — Света попыталась было перекинуть левую ногу через голову Жени, собираясь спрыгнуть на скамейку, у которой, как у коновязи, остановился её верный мустанг, но её придержали.

— Погоди. — Женя развернулся спиной к открывшимся задним дверцам трамвая и чуть подался назад, держась за створки. — Давай.

Со вздохом сожаления Света покинула насиженное место. Такое тёплое. И богатое в перспективе к тому же.

Женя облегчённо вздохнул, подумав, что стройная-то Света стройная, только вот весит как изящная гиря.

Его толкнули между лопаток.

— Забирайся, — сказала Света.

Держась руками за края дверей, Женя рывком подтянулся, чтобы не шлёпнуться назад, и почувствовал, как они начинают продавливаться. И едва он выпрямился, створки за спиной сошлись с шипящим звуком, и вагон тут же тронулся, быстро набирая ход.

— Что за?.. — Женя поражённо обернулся и вдруг понял, что именно показалось странным: вместо привычных двух пар рельс был только один путь. Как и куда делся второй — совершенно необъяснимо. Не могли же его разобрать за те несколько часов, что минули с утра. Тем более, что тут была конечная остановка и дальше находилось трамвайное кольцо заканчивающееся выездом только на второй, обратный путь. Женя отлично это знал, так как сам не раз садился именно здесь.

Гуд трансформатора и перестук колёсных пар постепенно растворились среди деревьев.

Женя ругнулся и шагнул на рельсы вслед за увозящим Свету трамваем.

Колея с небольшими тёмными шпалами тянулась по невысокой гравийной насыпи, явно специально отсыпанной среди парка. «Железная дорога целая», — проворчал вслух Женя. И тут, наконец, увидел трамвай. Похоже, он останавливался, поскольку сейчас тронулся, точнее, уже ехал: колёса глухо постукивали на стыках рельс, а сам вагон заметно покачивался из стороны в сторону.

«И как я его остановлю?» — подумал Женя, машинально рванувшись наперерез. Но, пробежав несколько шагов, постепенно остановился и пару раз моргнул, не веря собственным глазам.

Да, с одной стороны трамвай ехал: массивные колесные пары вращались, а сверху из-под дуги изредка сыпались искры. С другой стороны — он не трогался с места: бетонный столб с погасшим фонарём, который парковая администрация никак не могла заменить, кивая на службы городской электросети, застыл над крышей вагона нелепым изваянием. Свет в окошках отсюда, снаружи, казался тусклым и не позволял рассмотреть, что находится внутри.

И ощущение, что трамвай движется, не исчезало. Наоборот, Жене почудилось, будто с кабины назад потянулась колышущиеся световые пряди, словно сползал светящийся кокон.

Сама кабина, казалось, разбухла, по ней прокатилась переливчатая волна золотисто-серебряного оттенка, и она как бы стряхнула с себя ещё один силуэт и ещё один, и ещё, пока на рельсах не вытянулся целый состав перемигивающихся между собой двуцветьем вагонов. И глядя на них, Женя не мог избавиться от ощущения, что весь этот поезд — один-единственный одновременно и растянутый и сжатый вагон. Который то исчезает, то проявляется в неизвестно откуда накатывающем мерцании звёздного света.