Дмитрий Емец - Билет на Лысую гору

Огненное сердце, таинственным образом не угасая, потекло к рыжеволосому братку. Тот трусливо попятился и, ткнувшись лопатками в вешалку, опустился на тумбочку с телефоном. Второй громила, надвигаясь бочком, стал заносить биту. Заметив это подлое коварство, Эдя подпалил ее прямой яростной струей. Он был так возмущен, что от биты остался только короткий огрызок, который браток держал в руке.

Похоже, со стороны это выглядело впечатляюще, потому что оба гостя как-то сразу заскучали и стали сбиваться в кучу. Хаврон для острастки пустил пару струй у них над головами, а после вволю заставил попрыгать, пуская короткие плевки пылающей лавы им под ноги. Бедолаги в ужасе подбрасывали колени, исполняя самый бездарный в мире канкан.

Живот уже не пучило. Жжение в желудке окончательно прекратилось. Теперь вулкан работал в нормальном пламяпроизводящем режиме. При каждом слове и выдохе изо рта у Эди вырывался сноп огня.

Из ванной, где лихорадочно гудели краны, выбежал Феликс. С его лица слизнуло брови и ресницы. Ревя как бык, он яростно ринулся на Эдю, но был остановлен двумя перекрестными огненными струями. Феликс резво отпрыгнул, неосторожно врезался плечом в дверь туалета и осел на пол.

– Слушай, матрос! – велел ему Эдя, при каждом слове выдыхая белый дым.

Феликс замер. В глазках у него бился суеверный ужас. Удивленный Эдя искоса бросил взгляд в зеркало и все понял. Пламя, бушующее у него внутри, отблескивало и в зрачках. Взгляд его стал колючим, как точки от лазерной указки. Голова, как водолазным шлемом, была окружена алым сиянием.

– Ты все понял, матрос? Больше ты сюда не сунешься! – продолжал Эдя, обдавая Феликса серным дымом и с легким беспокойством отмечая, что вулкан у него в животе извергается уже не так яростно.

Феликс издал звук «ы-ы», с которого, как известно, не начинается ни одно русское слово.

– Хотя я буду только рад, если ты сюда сунешься! – продолжал Эдя. – Я оторвусь по полной программе, и то, что от тебя останется, поместится в самую маленькую урну. Спроси у своего друга, что стало с его битой… А это тебе лично, чтобы ты запомнил, матрос!

И Эдя лихо, точно всю жизнь этим только и занимался, выдохнул тройку и три нуля. Огненные цифры закачались в воздухе. Хаврон погнал их к Феликсу, точно кольца дыма. Тройка и три нуля нежно коснулись белой водолазки Феликса в районе брюха. Один длинный вопль и три коротких подтвердили, что все четыре клейма встали туда, куда нужно.

– А теперь вон! Я вас больше не задерживаю, господа кавалергарды! – брезгливо сказал Эдя, открывая дверь.

Когда квартира опустела, Эдя тщательно закрыл дверь, прислонился к ней спиной и выдохнул последний клуб дыма. Вулкан в желудке уже закрыл свое огненное жерло. Эдя отправился на кухню и долго пил холодную воду, чувствуя, как в животе у него что-то шипит и постреливает, точно камни в русской бане.

За спиной у Эди кто-то хихикнул. Он оглянулся. Двухдюймовочка, невесть откуда взявшаяся, сидела на краю сахарницы.

– Я повеселилась на славу. Ты чудовищно быстро освоился. Обычно люди давятся дымом и пребывают в полном ступоре. У тебя в роду случайно не было магов, э-э?.. Нет? А никаких странных событий в раннем детстве с тобой не происходило? – поинтересовалась фея.

– Не приставай! Лучше пошепчи на глаз. Он, кажется, заплывает! – отмахнулся Эдя.

– Еще успеем. Ну как, великанчик? Ты доволен? Я жду дифирамбов! – потребовала фея.

– А оркестра, который играет туш, тебе не надо? Странноватые у тебя пилюли берсерка! Я ожидал другого! – сказал Хаврон, на всякий случай притворяясь недовольным.

Двухдюймовочка энергично поскребла ногтями двойной подбородок.

– Вообще-то ты прав, великанчик! Боевые горошины работают иначе… Сейчас посмотрим, в чем тут дело!

Она решительно разулась и, колотя по чему попало своими туфлями, мигом избавила их от каблуков.

– Погоди! В правом каблуке драконьи пилюли, в левом – боевые пилюли берсерков. Где право, где лево, я уж как-нибудь не спутаю!.. О, нет! Эта косоглазая Трехдюймовочка опять напялила туфли не на ту ногу! Скажет, небось, что снова я виновата! Она-де так растолстела, что не видит своих ступней! А чего на них смотреть? Пальцы шевелятся и ладно!

– Погоди, так выходит, что ты скормила мне драконью пилюлю? – поинтересовался Хаврон.

Двухдюймовочка кивнула.

– Похоже, что так. Ну как тебе огнеметная магия? Впечатляет?

– Очень даже ничего. По бедности сойдет, – признал Эдя. – Послушай… э-э… раз мы использовали только драконью пилюлю, выходит, пилюля берсерка у тебя осталась?

– Глубокая мысль! Разумеется, осталась и не одна! Полный каблук! Что, великанчик, глазки блестят? Губки раскатал? А? – дразня Хаврона, фея потрясла у него перед носом второй туфлей.

Эдя следил за ней, как голодная собака за куриной ножкой. Авантюрные замыслы роились у него в голове, как встревоженные пчелы. Вот бы выцыганить у Двухдюймовочки побольше пилюль и принять участие в боях без правил с приличным призовым фондом. А?

«Эх вы, люли-пилюли мои! В саду ягоды-пилюли мои!» – заевшей пластинкой вертелась в голове перелицованная песенка.

Однако прежде, чем Хаврон успел собраться с мыслями и начать уговаривать фею, Двухдюймовочка грузно села в сахарницу. Ее лицо стало бессмысленным и точно ничейным, и лишь несколько секунд спустя на нем проступило иное выражение. Резкие черты и порывистость исчезли, а взамен возникло нечто мягкое и манерное.

– Князь, я смущена! Дайте мне огоньку и заслоните спиной окно! Из него дует! – сказала она томно, вставляя в мундштук тонкую сигаретку.

– Трехдюймовочка? – осведомился Хаврон.

– Разумеется, я! И не надоело спрашивать банальные вещи, дружок? Посмотри на часы, и ты поймешь, чье сейчас время!

Эдя без особенного вдохновения воззрился на будильник, и ему захотелось запустить им в то самое окно, из которого, по утверждению феи, дуло. Трехдюймовочка брезгливо заглянула в сахарницу и принялась отряхивать платье.

– Что-то совсем ты охавронился, князек! Всюду крошки, грязь, фантики, из коридора копотью несет… – сказала она с неудовольствием.

Эдя открыл было рот, чтобы поведать о битве, что разыгралась в квартире всего четверть часа назад, но вовремя спохватился, что делать этого не следует. Милейшая фея вполне могла взревновать, морально взбрыкнуть и выдать что-нибудь в духе: «Моя сестра тебе помогает? Отлично! Тогда я буду тебе вредить!»

Вместо этого он что-то удрученно проборматал, смахнул мусор в ведро и отправился вытряхивать его в мусоропровод. Вернувшись, он обнаружил Трехдюймовочку уже в комнате. Фея занималась тем, что озабоченно пускала маленькое красное яблоко по облупленной миске.

– Ты что, никогда не видел зудильника? Садись рядом, только, умоляю, не производи лишних звуков! Твоя громкая речь царапает мой слух хуже проволоки! Учись у Вени Вия… Он никогда не орет, хотя, по слухам, горло у него и забито землей… – поморщившись, сказала она Эде.