Владимир Кривоногов - Яга

А она шептала и шептала ему в ушко:

– Здесь я, здесь я…

Ждан продолжал хватать ее натруженными крестьянскими руками, давить всем телом на лежащую на спине девушку.

В какой-то момент он дернулся, некрасиво заныл и обмяк.

Под берегом прыснули в стороны мальки не то от маленькой щучки, не то от крупного окунька, и ведьма промолвила:

– Вот она ж какая, окаянная любовная любовь, – и закатилась истерическим смехом, немного напугав парня.

Дальше ни разговор, ни новые объятия уже не склеивались.

Любовники договорились встретиться вновь на следующий день на утреннем полюбившемся неприметном бережке с плакучей ивой.

После этого они с облегчением расстались. Молодая и голая Баба Яга бежала в свой страшный лес, ловко перепрыгивая корни и сухие бревна бурелома, не особо разбирая дороги. Она наслаждалась своим юным телом, но где-то в глубине своей израненной серой души величайшая ведьма мира почувствовала себя презренной воровкой и мерзкой обманщицей по отношению к этому красивому, юному, но совершенно бестолковому парню.

Но и Ждан, совсем позабыв о просьбе отца наловить рыбки на ушицу, чувствовал, что он украл у этой чистой одинокой девушки ее будущую жизнь и счастье. Ему было стыдно. Даже тот факт, что он овладел женщиной, как положено мужчине, не радовал. Парень ощущал душевный трепет и вину перед этой неизвестной красавицей.

– Как же ее имя? – морщил лоб молодой мужчина. – Как же ее зовут? Ведь она назвала себя…

Примчавшись на небольшую пасеку отца, он долго стоял у кадки с водой, тщетно смывая со своего лица несуществующую грязь. Ему чудилось и чудилось, что его лицо, как мордочка у забравшегося в подклеть к курам лиса, в крови и пушку. А к вечеру с ветреного заката навалилось ненастье, и парень, помогая батюшке по хозяйству, с тревогой смотрел на низкие мокрые облака – о вылазке на заветный бережок пока не могло быть и речи. И потянулось ожидание. Непогодь расквасила землю и ходить далеко было опасно. Можно было промокнуть, застудиться и заболеть.

Ждан все больше и больше не находил себе места. Он работал, спал, обедал с маманей и батюшкой, присматривал за младшими братьями и сестрой, а сам все больше раздражался и дергался, пытаясь разглядеть скрытую от людских глаз дождливой пеленой дальнюю полоску Молохова урочища.

Ночью вызвездило – безвозвратно миновали семь дождливых дней, потеплело. Легкий ветерок иссушил пригорки, и Ждан, не дожидаясь розовой зорьки, рванул к дальнему изгибу реки. К ней! К ней! К ней! Он чувствовал, что пропал.

А она ждала, она была там, голая, прекрасная и простоволосая.

Кто-то сильный установил шатер около старой ивы, но парня этот факт не насторожил. Он заприметил знакомый гибкий стан еще издалека и теперь даже на миг не мог и не желал отвести в сторону свой жаждущий взгляд. За откинутым пологом шатра чадила медная лампада, а там, внутри, была она.

Подобно восточной царице девушка возлежала на кошмах и коврах невероятной красоты, но парень и этого не заметил. Одержимый страстью, измученный ожиданием, он как зачарованный смотрел на манящий силуэт и не замечал окружающих перемен. А колдунья-чаровница, прекрасно зная, что молодой мужчина увяз в ее чарах, даже бровью не повела. Ее гибкий силуэт будоражил кровь юного любовника. Она нарочито качнула грудью, а затем томно выгнулась, открывая взору парня оголенные ножки.

Легкий дурманящий дымок тонкой струйкой подавал неизвестный аромат на всю округу. Он пьянил и одновременно горячил молодую кровь. Ждан набрал полную грудь воздуха и резко выдохнул. С полным вдохом он ощутил на себе этот неизвестный дурман. Ждан отбросил тонкую прозрачную ткань полога в сторону и ворвался в шатер.

Ягуша хихикнула и, дождавшись приближения парня, дунула с открытой ладони темную пыль прямо в лицо Ждана, а он даже и не заметил этой оказии. Белки его глаз налились красным, и он неожиданно проблеял нечто нечленораздельное. В одержимости своей он тянулся к ведьме, и окружающие вещи расплывались, теряли форму и не имели для него никакого значения.

Он запутался в подушках и тканях, но все равно полз к ней, и…

…И она допустила его дрожащее от возбуждения тело к себе. И он, истомно выдохнув, почти взвизгнув, принялся наслаждаться ее жестокой нежностью, и наслаждался ею до наступления утренней зорьки и приближающейся обжигающей боли сладострастия.

Ведьма царапала до крови спину Ждана, его сильные, покрывающиеся противной рыжей щетиной плечи. Она кусала его за шею и грудь, но молодой любовник уже не был человеком. С каждым нетерпеливым движением, с каждой пролитой каплей крови, с каждой болезненной раной, нанесенной зачарованному парню Бабой Ягой, он преображался в неведомого зверя. Он почти не чувствовал боли. И в последний миг, который так ждала колдунья, он уже не закричал, а зарычал, как дикий лесной кабан.

Бесстыжая ведьма с брезгливым выражением на лице нацепила на скомканные волосы несчастного парня венок беспамятства, сплетенный из ветвей репейника, а затем окровавленными ногами оттолкнула от себя заверещавшего оборотня.

– Отпусти Чернобога! – неожиданно выдало существо, потешно пошевелив мохнатыми ушами.

Молодая Баба Яга засмеялась.

– Кто ты такой, чтобы просить за него?

– Отпусти, ты все можешь, отпусти!

Баба Яга нахмурилась и сузила веки.

– Понятно теперь, почему этот милок на меня на кромке леса вышел.

Колдунья запахнула наготу тончайшим сари и, выбросив вперед указующий перст, повелительно вымолвила:

– Назовись немедля, не то…

Ее глаза наливались гневом, указательный палец задрожал, выбрасывая небольшие зеленые искорки. Она поняла, что если этот кромешник сейчас же не ответит, то она его попросту уничтожит. И самое важное – она знает, каким образом разорвет изнутри этого вакха на сизые жилки, розовые косточки и мохнатые шкурки!

Вакх уловил темное намеренье царицы и тут же залебезил:

– Не убивай меня, матушка царица, я глупый, долгая думка мне невдомек. Звать-величать меня Бакос, сынок Выя Змеевича я. От него и пришел. В девках румяных и вине разливанном толк знаю, а о чем-то другом долго толковать не умею. Папенька мой за дедушку хлопотать к тебе меня прислал, посоветовал приласкать тебя от всех огней, чтобы ты разомлела и по-бабьи обмякла, а затем согласилась с просьбой папеньки. Я в душу к парню этому залез, когда он на костер смотрел и о тебе мечтал, а ты, великая, меня хитрее оказалась, нутро мое на свет выявила. Вот…

Вакх Бакос перевел дыхание и продолжил:

– Папенька мой сильно просит за черного бога.

Вакх закончил свою тираду и бухнулся на колени, приняв вид рабский и униженный. Он, как кот выпрашивающий сметану, слегка урчал и мурлыкал, ожидая ответа.