Татьяна Скороходова - О волшебной любви (3 бестселлера)

Румяная молодуха в цветастом платке суетилась у стола, накрывая ужин, то и дело поглядывая на лавку, где лежала старая веда. Елена, сидя на постели, держала умирающую за руку, тихо шмыгая носом. Покрасневшие глаза и отчаявшийся взгляд резанули по сердцу. Она не плакала там, у столба, и умирала от горя сейчас. Вейр сидел на лавке у двери, разглядывая разбитые костяшки пальцев и не говоря ни слова.

– Елена, ты знаешь, что она приняла «розгу»?

– Знаю. Я прятала, она нашла, – ответила она. – Мне пришлось укрыть Нечу в подполе. Пока ставила защиту, сама задержалась, не успела, вот меня и… а теперь она умрёт. Из-за меня!

– Не из-за тебя. Просто пришло её время, она не стала цепляться за жизнь, чтобы помочь тебе, – мягко сказала я.

Елена кивнула, глядя на умирающую. Дышала Неча тяжело, с хрипами, скрюченные пальцы дрожали поверх шерстяного одеяла.

– Тебе нельзя здесь оставаться. Рано или поздно припомнят.

Елена покачала головой:

– Пока не отойдет, я не уеду. Да и некуда.

Я покопалась в сумке и протянула амулет девушке:

– Возьми. Поедешь в Миргород, там найдёшь местную веду, Лидию. Отдашь ей это, она примет тебя, как родную. И… передай, что я её очень-очень люблю.

Она посмотрела с благодарностью и взяла амулет.

– Вейр!

– Что? – он соблаговолил открыть свои серые глазищи.

– Ты знаешь, что.

Он откинулся на стену, закрыл глаза и буркнул:

– Даже не думай. Деревне не помочь. Они сами накликали на себя беду. Чаша переполнилась, теперь им остаётся только молиться новым богам.

– Ничем?

– Ничем, – отрезал он. – Скажи, девка, капище пожгли?

Молодка выронила нож и круглыми от ужаса глазами уставилась на колдуна:

– Та жрец всех подбил. Опоил, окаянный, и повёл рушить. Это, что же, господин, такое деется? Что же нам теперь, помирать?

Вейр молчал. Молчала я, молчала Елена. Лишь хриплое дыхание умирающей слышалось в мёртвой тишине. Хозяйка села на лавку у стола, переводя взгляд голубых глаз с одного лица на другое, словно начиная понимать, и всё же, не веря сама себе, и тихо, пронзительно завыла. Открылась дверь, в комнату вбежал русоволосый мальчонка лет семи.

– Ма, ты чего? – он кинулся к ней, обхватил руками, она зарылась лицом в его волосы, давясь слезами.

– Уезжайте, – глухо сказал Вейр. – Больше ничем не помочь. Мы можем поставить защиту, но дожди, снег и ветер ослабят её со временем. Любая щель, и тогда удар будет в сотни раз сильнее.

Мать кинулась, тихо завывая, в другую комнату. Заскрипела, грохнула крышка сундука, на пол полетели платья, тулупы и рубахи.

– Нам тоже нельзя оставаться, – устало сказал Вейр.

– Людей надо предупредить.

Он пожал плечами.

– А ты, ты ничем помочь не можешь? Вы же Жрице служите… – я не могла смириться с тем, что мы бессильны, и цеплялась за соломинку, в душе понимая, что выхода нет. Магия не всесильна.

– Жертва была назначена и не принесена. Вспомни, как мы с тобой встретились, – он встал, взял сумку и вышел.

Елена сидела, держа руку Нечи, глотая слезы. Тяжелое дыхание становилось тише, слабее. Вздох, ещё один, и веда ушла. Елена всхлипнула, упала на грудь мертвой и замерла, обнимая руками худенькое тело. Я вышла, осторожно прикрыв дверь. Присев, погладила Севера, дремавшего у крыльца. Ветер гнал пыль, поднимал крохотные смерчи. На площади было пусто. Жреца унесли. Я поежилась. Ольга. Зачем она так? Хотя, с его смертью морок у людей прошел… Если в городах жрецы, колдуны и веды худо-бедно поддерживали видимость мира, то по окраинам королевства власть постепенно захватывали слуги Всевидящего. Не жалея никого и ничего. Колдуны и веды поклонялись Матери и Жрице, древним богиням, которым когда-то поклонялся и наш народ, но жрецам была нужна постоянная подпитка силы. Сила веры. Страшная сила, сметающая с лица земли государства и народы, перекраивающая мир на свой лад. Я боялась даже думать, что о богинях когда-нибудь будут вспоминать лишь маги и ученые сухари, разглядывая уцелевшие свитки летописей.

Я посмотрела в грозовое небо. Пахло дождем. Скоро, совсем скоро хлынет ливень, смывая с земли кровь, стирая следы, но ему не под силу прогнать жнецов.

Я видела. Видела, что будет.

Там, где была деревня Соленцы, лишь воет ветер. Скрипят двери брошенных домов, тлеют тела мертвой скотины и кружится колесо старой мельницы, оставшейся без хозяина. На жальнике белеют покосившиеся кресты, неглубокие, свежие могилы чернеют сквозь тонкий слой снега. И вороны. На крышах, журавле колодца, заборах и телах, лежащих, где ни попадя. Мор тяжелым размашистым шагом вошел в деревню и безжалостно выкосил всех.

Это будет. Будет скоро. Говоря «накликать беду», мы не знаем, о чём говорим. Соленчанам предстоит узнать, если не покинут обреченную деревню. Уедут не все, не все поверят. А мы не можем задерживаться. Я смотрела, как тень вьется у ближайшего дома. Встала и пошла делать хотя бы то, что могу. Увиденное не оставляло надежды, но просто так уехать и не сделать ничего, я не могла.

Открыв калитку, я прошла по песчаной дорожке и постучала в дверь.

В которой Вейр узнает, что колдуны тоже люди

К вечеру резко похолодало. Сырость пробирала до костей, туман змеиными кольцами вился на ветвях, стлался по земле, окутывая лес серой мглой. От унылого карканья вороньих стай хотелось выть. Десять дней. Десять ночей, из которых две без сна и продыху мы держали оборону. Слава Всевидящему, мы были начеку, но нервишки аггелы нам попортили изрядно. Как можно отдохнуть, если на тебя из-за незримой стены пялится нечто, светя багровыми глазками? Если первую ночь я даже умудрилась немного вздремнуть, то на вторую гады устроили такой дикий концерт, к которому присоединилась вся лесная нечисть, что у меня уши заложило. Какой уж тут сон… Север больше не вмешивался, видно, решил, что круг вполне надёжен, и нам ничто не грозит, или, может, поблизости не было его собратьев. Разговаривать, к сожалению, он не умел. Или не желал. Его храп гармонично сливался с визгами, воплями и завываниями лесавок, кикимор, а соло мавки было выше всяких похвал. Арбалета Вейра они боялись, как огня, но болтов было мало, а этим душкам, если прибить, на смену прилетят новые. К этим я хоть притерпелась, даже начала различать. Один был подлиннее, голосок был тоньше, пронзительней и скрипучее, чем у второго. Солировал длинный, колобок больше подмаргивал в такт и махал крыльями, эдак, глядишь, и подружимся, хотя смешного было мало. От присутствия этих тварей меня все равно пробирал липкий, мерзкий холодок. Бояться нечисти и тварей из иномирья что для вед, что для колдунов, что для шаманов – смерти подобно. При нашей первой встрече я дала маху, но сама же себя и извинила, списав прокол на неожиданность и усталость после боев с упырями. Страх – пища, корм, жизненная сила для этих тварей. При встрече с нежитью обычный смертный испытывает такой ужас, когда ни с места двинуться, ни языком пошевелить. Призраки питаются им, становясь сильней, злее и, чем кошмарнее дух, тем больше подпитки. Страх, горе, злость, ненависть – воздух, которым они дышат. В народных байках есть хороший сказ про то, как молоденький жрец прибил ведьму, когда та перепутала его с конём, и должен был по воле её отца отстоять у гроба три ночи. Страх, а не чудовище, которое призвала ведьма, убил его. Если бы не страх, он бы жил.