Дмитрий Емец - Светлые крылья для темного стража

Улита толкнула его в грудь.

– И ты туда же? Убирайся, светлый! Жалеешь меня, да? А мне плевать на твою жалость! Понимаешь, плевать! Слышал ты это, дохлый мотоциклист? Не лезь в мою личную жизнь!

Это был уже перебор. Ложка соли вместо ложки сахара.

– Личная жизнь – это жизнь личности. А ты разве личность? Ты марионетка мрака! – глядя в пол, отчетливо произнес Эссиорх.

Его слова прозвучали отрывисто и четко. Каждое как пощечина. Улита выпрямилась, посмотрела на Эссиорха побелевшими глазами и выскочила за дверь. Лавиной скатились торопливые шаги.

Эссиорх рванулся было следом, но передумал и остановился.

– О небо! Она невыносима! Я только пытался объяснить ей, что никого нельзя заставить стать марионеткой мрака, если он сам того не желает… – воскликнул он.

– Как-то ты это криво сказал! – заметила Дафна. – Все равно что начинать признание в любви со слов: не в красоте счастье.

Эссиорх удрученно кивнул.

– Я виноват. Я ее верну! – крикнул он.

– Погоди, пусть она остынет. Улита тоже много лишнего наговорила. Это только железо куют, пока оно горячо, – сказала Даф, не веря, что осмеливается давать советы своему хранителю.

С другой стороны, без совета тут было не обойтись. «Подставка для мотошлема» понимала в женщинах не больше, чем пианист в перетягивании каната.

В это мгновение где-то в квартире зазвонил телефон. Звонил глухо, точно кашлял. Эссиорх стоял и слушал.

– Почему ты не снимаешь трубку? – спросила Дафна.

– Проблема в том, что у меня нет телефона. Хотя, наверное, не следует зацикливаться на мелочах, – задумчиво произнес Эссиорх.

Телефон продолжал надрываться.

Хранитель открыл дверь кладовки, где старые подрамники соседствовали с запчастями от мотоцикла и, поискав глазами, выдвинул наружу коробку со всяким барахлом. Перевернул коробку, вытряхнул ее содержимое на пол, и прямо к его ногам подкатилась отрезанная телефонная трубка. Звонивший телефон – старый дисковый аппарат цвета свеклы – валялся в стороне.

Эссиорх хмыкнул, взял трубку и сказал: «Алло!» В трубке что-то убедительно зажурчало. Эссиорх едва заметно скривился и прочистил раковину уха пальцем, точно пытаясь вытряхнуть из нее лишние звуки.

– Это тебя! – сказал он Мефу.

Меф взял трубку и узнал Ромасюсика. Голос у шоколадного юноши был не по летам тонкий, а речь лилась необыкновенно свободно. Так свободно, что Мефу казалось, будто она вообще не орошает извилин. Речь сама по себе, мышление само по себе.

– К чему эти фокусы с трубками? – спросил Меф с досадой.

Ромасюсик торопливо извинился, назвав это данью традиции. Можно, мол, говорить и из воздуха, но его, Ромасюсика, смущает мысль, что это слишком назойливо. Меф, однако, почувствовал, что ходячая шоколадка темнит и передергивает. Ромасюсик демонстрировал, что они с Прасковьей держат Мефа на коротком поводке и им известен каждый его шаг.

– Я звоню безо всякого пепаса, с одной лишь назойливой вишью, – прощебетал Ромасюсик. – Видишь ли, у нас возник трабл. Если мы не разрулим его писфулли, начнется териблевый бэтл.

– Говори по-русски! Лень мозги напрягать! – попросил Меф.

– Я не могу по-русски. Вчера мы с Прашей хавали митинг с одним инглишменом из Магфорда. Ну выскочка, натурально. В темной магии, мол, ему тесно, не те масштабы, хочет служить глобальному злу, а для начала не прочь жениться на его будущей повелительнице. Так сказать, в целях дальнейшего улучшения породы генетическая помощь бедным славянским народам…

– Предложение, что ли, заявился делать? – отчего-то напрягся Меф.

– Натурально. Прашу ты знаешь, она у нас девушка замкнутая, малоразговорчивая, так что болтать пришлось в основном мне! Ну да с моей полиглоткой это не проблема! – похвастался Ромасюсик.

– Кто бы сомневался!

– У нас был четырехчасовой орал спик за жизнь. Классно поболтали. Хлопнули несколько теакапов чая с шугером. Правда, закончилось все малость кособоко.

– Кособоко?

– Инглишмен перепил теакапов с шугером и попытался распустить ручки. Ну а Праша чуток погорячилась. А по мне так напрасно. Если какой-то мэн тебе не понравился, еще не значит, что надо с ним так поступать, – охотно пояснил Ромасюсик.

– Как поступать? – спросил Меф.

От прямого ответа Ромасюсик уклонился.

– Ну как поступила – так поступила. Праша славная, только вспыльчивая. Натурально Ваня зэ Терибл и Петя зэ Грейт в одном фэйсе! У нее черекта слегка оуфул, но в глубине души она очень кайнд.

– Буду иметь в виду. А теперь к делу: чего ты звонишь? – оборвал его Меф.

Щебету шоколадного юноши он не доверял. Тот его элементарно забалтывал. Чем больше сахара в голосе, тем выше вероятность, что сахар нужен, чтобы припудрить яд.

Ромасюсик ощутил, что Меф теряет терпение, и засуетился.

– Ах да, про трабл! Мы хотели сказать, что нехорошо брать чужое! А еще светлые, пример должны подавать! Ай-ай!

В голосе Ромасюсика возникло нечто особенно пакостное. А тут еще в ухе у Мефа подозрительно захлюпало. Меф готов был поклясться, что шоколадный юноша высунул язык и облизывает трубку.

– Откуда ты знаешь, что пергамент у нас? – не выдержал Меф.

– О, признался! На скидку надеешься? – умилился Ромасюсик.

– На какую скидку?

– Ну как? Чистосердечное признание в несовершенных преступлениях смягчает вину и увеличивает наказание!

– Кончай чушью булькать! – отрезал Меф. – Кто вам сказал про пергамент?

– Интуиция – лучший друг интеллекта! В Москве не так много девиц с летающими волосами, крылатых котов и юношей с отколотыми – хи-хи! – мозгами. Ду ю андестэнд, чего я спикаю?

– Не нарывайся, шоколадка! Я спокойно могу расплавить тебя прямо через телефонную трубку, – спокойно предупредил Меф.

Это было не так, но Ромасюсик испугался.

– Не буду, не буду… Огненнобородого, на которого вы напали, зовут Боватингмо. Это евнух бывшего повелителя Кводнона, его приближенное лицо. Пергамент – память о его хозяине, к которому он был очень привязан. Сейчас Боватингмо малость не у дел и живет в Тартаре на покое. Пьет для здоровья цианид, принимает серные ванны и часто посещает котел с медиками, чтобы послушать их советов. Мирный старый страж, давно повесивший сабельку на гвоздь.

Меф держал трубку с тем расчетом, чтобы голос Ромасюсика был слышен не только ему, но и Дафне с Эссиорхом. Меф заметил, что при упоминании имени Боватингмо Эссиорх нахмурился и подал ему знак расспрашивать дальше.

– И что, этот Боватингмо прибежал к вам ябедничать? – уточнил Меф.

– А ты на что надеялся? Нельзя обижать слабых. Слабые хоть сами сдачи и не дают, но вопить умеют громко. Боватингмо предлагает, чтобы все обошлось без шума и скандала. Это ключевой, так сказать, поинт соглашения! Он даже согласен, чтобы вы оставили у себя эйдосы. Ему не жалко. Он пожилой, потребности у него маленькие, – сказал Ромасюсик.