Татьяна Абалова - Пряничный домик Агнешки Кравчик

Я не стала будить Ядю, которая посмеялась бы надо мной, и отправилась в баню одна, нарядившись в самое красивое платье. Мне хотелось поразить принца. Прихорашиваясь, я представляла, как приятно удивится Генрих, увидев, в кого превратилась замарашка. Если конечно он появится.

И он появился. Стоило только произнести: „Суженый-ряженый, приди со мной ужинать“.

— Агнешка, я иду за тобой, — произнесло в зеркале отражение того, чьи прекрасные черты отпечатались намертво в моей памяти. И я вдруг поняла, что детская влюбленность никуда не делась, и как бы я не уговаривала себя, что давние события не могли произойти на самом деле, в душе всегда верила, что той рождественской ночью побывала в гостях у принца.

— Только не произноси „Чур, меня!“, иначе я не найду дороги к тебе, — улыбка осветила лицо Генриха, а я густо покраснела. Слова? Какие слова? Я забыла, что умею говорить. Сидела в холодной бане, обхватив плечи руками, и тряслась. От страха? От счастья? Не знаю.

Пришла в себя только тогда, когда распахнувшаяся дверь впустила морозный воздух, а за спиной раздался тихий голос:

— Я верил, что ты моя судьба.

— Ты не изменился, — сумела произнести я, поборов смущение. Мои плечи укутывал полушубок Генриха, его ладони согревали мои, а облачка наших дыханий смешивались. Мы сидели на ковре в пряничном домике, за его окнами играла вьюга, и в чуть приоткрытую дверь залетали снежинки.

— А ты осталась все той же девочкой, что верит в чудеса.

— И лицо мое испачкано шоколадом…

— Нет. Не в этот раз. Ты… прекрасна.

Несмотря на холод, мои щеки загорелись.

— Мне кажется, я сплю, — я старательно подбирала слова, — желаю проснуться и боюсь этого. Желаю, потому что невозможно поверить в то, что происходит с нами. Зеркала, твое появление, эти странные чувства… Сердце болит, но какой-то сладкой болью.

— Она зовется любовью.

— С первого взгляда?

— Со второго. Для первого ты была слишком мала, — его улыбка заставила пульс участиться. — А чего ты боишься?

Я вздохнула, собираясь произнести главное.

— Боюсь разочарования. Я уже не ребенок… В этот раз, проснувшись, будет больнее осознать, что прекрасный принц…

Генрих не дал договорить, прижав пальцы к моим губам.

— Нет, разочарования не будет. Мой мир вполне реален. И я — не сон.

Его глаза были так близко, что я тонула в их глубине.

Голова кружилась.

Чужое дыхание опалило мои губы, а поцелуй заставил забыть, что нужно дышать.

Где-то в доме били часы.

Генрих, отстранившись на мгновение перед следующим, более легким поцелуем, тихо произнес:

— Рождество кончается. Ты должна решиться: пойдешь со мной или остаешься.

— А мама? Что я ей скажу? — пришла я в себя, разрывая объятия.

— Нет времени на прощание, двери вот-вот закроются. Нужно завершить ритуал.

— Ритуал?

— Сегодня ты его начала. Позвала суженого-ряженого. Меня. — Заметив, как я побледнела, добавил: — Не бойся, ничего страшного тебя не ждет. Я подам руку, стоя с той стороны, — Генрих слегка повернул голову, указывая на потайную дверь, — а ты вложишь в нее свою ладонь. И я никогда больше тебя не отпущу.

Генрих первым нырнул в открытую дверь пряничного домика, а я… задержалась. Смотрела на протянутую ладонь и думала: „Что я творю? Куда иду? А как же родители? Дед, который не выдержит моего исчезновения и умрет от горя. Он совсем старенький и у него больное сердце…“

— Агнешка!

— Я не могу, — слезы душили. Я стояла на коленях и смотрела на руку, которая тянулась ко мне. — Прости.

— Я люблю тебя, милая Агнешка, — в его голосе звучала грусть расставания.

Дверь начала закрываться.

— Каждое Рождество я буду ждать тебя здесь. Стоит лишь протянуть руку.

— Даже если моя рука будет трястись от старости? — Мысли в голове путались.

— Мы проведем ее вместе…

Дверь закрылась, а вскоре и вовсе исчезла. Осталась лишь гладкая стена и шелковистые обои без единого шва…

Жизнь не всегда складывается так, как мы хотим. Сделав свой выбор, я поступала разумно и дальше. Часто думала о мире за дверью пряничного домика, о том мужчине, что каждое Рождество ждет, когда я вложу свою руку в его ладонь. Но решиться уйти в неизвестность, пусть и за человеком, что волнует меня, заставляет часто биться сердце, тонуть в слезах ночью и страстно желать увидеть вновь, я не могла.

Я выбрала ту реальность, что сулила простую жизнь и простые радости.

Через год вышла замуж за пана Кравчика — нашего соседа. Он был надежным, добрым, искренним, одним словом — хорошим человеком, но я не испытывала к нему сильных чувств. Мне казалось, что и не могла. Они остались там, в пряничном домике, куда я не заходила почти пятьдесят лет. Мой муж и сын были тем островом, где я обретала покой и почти не думала о своем сказочном принце. Почти…

В первое же Рождество после смерти мужа я сняла простыню с пряничного домика. Что гнало меня туда? Любовь? Одиночество? Желание разделить с кем-то свое горе? Нет. Эгоистическое желание убедиться, что тот, думы о ком не покидали меня всю жизнь, все еще ждет. Что есть на свете что-то постоянное. Мужчина, который не уйдет, смертельно побледнев, хватая ртом воздух, не произнеся слов прощания.

Смахивая злые слезы, размазывая по лицу грязь от столетней пыли, слетающей с простыней, я почти убедила себя, что никто за дверью не стоит, я просто уже не нужна. Никому.

На улице звучал смех, и нараспев произносились колядки, а я с замиранием сердца поворачивала ключ в замке.

— Ах, Агнешка. Ты пришла…

Я захлопнула дверь, прервав поток ледяного воздуха, и без сил опустилась на пол. Шквал чувств, взметнувшийся в душе, ошеломил. „Он за дверью. Он ждет“.

И опять рациональное победило. А как же сын? А Катаржина? Протянуть руку тому, что ждет за дверью, и не попрощаться с теми, кого люблю больше жизни? Поступить так же, как мой муж, что своей внезапной смертью не дал сказать, как сильно я к нему привязана, как благодарна за сына и годы спокойной жизни?

Когда Рождество отмеряло свои последние часы, я, измученная мыслями о прошлом и будущем, отправилась в баню. Зажгла свечи, поставила зеркала. Специально не стала прихорашиваться. Пусть видит, в кого я превратилась.

— Суженый-ряженый, приходи со мной ужинать.

— Опять обманешь? — его изображение не сразу стало ясным, а потому, увидев знакомый контур, я закрыла лицо руками. Мне казалось, что Генрих совсем не изменился.

— Не прячь лицо. Ты прекрасна.

Седые виски, морщинки в уголках глаз, все та же широкая улыбка и такое тепло во взгляде, что я невольно заулыбалась в ответ.

— Ты по-прежнему прекрасна.

Я упивалась тем, как его взор ласкает меня, да и сама не могла оторваться от лица, приобретшего за время разлуки ту мужественную красоту, что делает и старца привлекательным.