Дмитрий Емец - Тайная магия Депресняка

– Слышь, Мошкин, а ты довольно мускулистый и плечи широкие… Качаемся? – промурлыкала она, разглядывая его.

– Ага. Качаюсь. С обезьянами на ветке, – сказал Мошкин, нечаянно воспользовавшись одной из фразочек Буслаева.

– О, молодой человек, я вижу, натуралист? Спасем всех панд, закопаем всех дождевых червей! Чего ты отодвигаешься? Я же просто прикоснулась к твоей руке. Ты меня боишься? Ты такой забавный…

– Я боюсь, да? Но не совсем боюсь, нет? – как всегда запутался Мошкин.

– Тогда подойди ближе.

– Зачем?

– Я хочу поговорить с тобой об обезьянках. Еще ближе! Расслабься!

Мошкин приблизился к Нате, как начинающий заклинатель змей к кобре. Ната приветливо улыбнулась ему, отбросила со лба челку, снова улыбнулась, коснулась его щеки… Она то придвигалась к Мошкину, то отодвигалась, то слабо улыбалась, то щурилась, то вскидывала вверх голову, то мимолетно касалась пальцами его затылка. Движения были как будто хаотичные, но мягкие и чарующие.

Мошкин ощутил, что у него начинает кружиться голова. Нет, конечно, ее магия на него не подействует, но все же… Евгеша почувствовал к Нате внезапное расположение и, когда она спросила: «Ну, рассказывай как у тебя дела?», захлебываясь в словах, стал говорить. Ната слушала его, повернувшись к Мошкину всем корпусом. Ее зрачки то расширялись, то сужались, губы были чуть приоткрыты. Она походила на голодного птенца. Мошкина качало на волнах счастья, баюкало в сладкой неге. Он путался в словах, но рассказывал, рассказывал как пьяный.

«Она меня любит! Любит!» – пело все в нем. Имейся где-нибудь в комнате кнопка остановки прекрасного мгновения, Мошкин непременно нажал бы на нее.

К сожалению, восторг Евгеши разделил судьбу всех без исключения восторгов и оказался кратковременным. Неожиданно Ната расхохоталась и махнула рукой.

– Фу! Как с тобой просто! Даже скучно! Вот что я называю: совместить бесполезное с неприятным, – заявила она.

– Почему со мной скучно? – тоскливо спросил Мошкин.

От недавнего счастья остался заплеванный огрызок. Несчастный Евгеша ощутил себя языческим богом, сорвавшимся с Олимпа после неумеренного возлияния нектара. Заметив, как вытянулось лицо Мошкина, Ната пожалела его. Все, что касалось человеческой мимики, было для нее открытой книгой.

– Так и быть: учись, пока я жива! Открою тебе свой фирменный секрет. Все равно тебя он не спасет, как и вообще ничто уже не спасет, – сказала она великодушно.

– Правда не спасет, да? Почему не спасет? Но я не огорчен, нет?

– Потому что не спасет. Если бы люди были способны учиться на своих ошибках, они не были бы в такой помойке… Так ты слушаешь?

– Я слушаю, да? – удивился Мошкин.

– Если хочешь нравиться, запомни несколько простых правил. Первое: слушай больше, чем болтай. Второе: язык жестов. Реагируй на то, что говорит собеседник, и копируй его жесты. Можешь даже слегка утрированно, главное, не напряженно… Больше легких, мимолетных, будто случайных прикосновений к девушке. Только не надо при этом потеть и надувать щеки, как пляжные культуристы, которые везут свою тушу купаться в море. Бройлеры нравятся только кухаркам… И осанка, дружок, осанка! Не сутулься, не опускай плечи, а то копеечку хочется дать! Спина прямая, голова чуть наклонена. Легко и естественно.

– У меня не получается легко, – обреченно сказал Мошкин.

– Думаешь, я этого не знаю? Ты бука, и с этим ничего уже не поделаешь. Но будь хотя бы доброжелательной букой, в рамках своего характера.

– И все, да? – спросил Мошкин жадно.

Его мысль уже работала в направлении того, что надо все это записать в блокноте в столбик и отмечать плюсами и минусами выполнение отдельных пунктов. А начать можно будет, пожалуй, со следующего понедельника.

Ната похлопала Мошкина по руке.

– Ты так противно это сказал! Расслабься, умоляю! – попросила она.

– Расслабься? – удивился Мошкин, мысленно разлиновывающий в блокноте уже третий столбик.

Ната посмотрела на Евгешу взглядом абстрактного ценителя, почти любуясь.

– А почему нет? Ты же красив, Мошкин! Прекрасен, как новорусская подделка греческой статуи с подклеенными отбитыми частями. В анатомическом театре ты дал бы и Мефу, и Чимодану сто очков вперед, да только что толку? Жизнь не анатомический театр, и призы в ней выдаются не самым мускулистым, а расслабленным, настойчивым и отважным. Твоя красота служит тебе меньше, чем дохлому льву его рык! А теперь очисти помещение! Не мешай мне одеваться!

Когда Мошкин вышел из комнаты Наты, было уже около одиннадцати утра, пиковое время для лентяев, понимающих, что хочешь не хочешь, а надо начинать шевелиться. Чимоданов давно уже мудрил у себя в комнате: то ли изготавливал коктейль Молотова, то ли покрывал лаком новую партию оживающих человечков. Из-под его двери пахло чем-то едко-стерильным, как в химической лаборатории. Зудука, выставленный вон, нервозно бегал вдоль двери и подсовывал под нее горящие бумажки, смутно надеясь взорвать любимого хозяина со всеми потрохами.

Мошкин спустился в приемную. Дафна, только что вернувшаяся с Мефом после безуспешных поисков Депресняка, дремала в кресле. Кто-то, скорей всего тот же Буслаев, заботливо укрыл ее пледом. Несмотря на влияние Эди и эпизодическую склонность к хамству, Меф умел быть заботливым в деталях.

На столе у Улиты зазвонил телефон. Однако сейчас Улита была не в настроении.

– Тля, как меня достал этот телефон! Пусть его изобретатель изобретет его обратно! – сказала Улита.

Она сняла трубку и, поняв уже, что на том конце провода ошиблись, сказала на опережение:

– Это вам телефонирует Москва!

– Кто-кто? – озадачился совсем юный голосок.

– Москва. Город такой, девушка! – отвечала Улита и бросила трубку на рычажки.

Некоторое время она страдальчески глядела в потолок, точно размышляя, чем ей заняться, чтобы не мучиться, а затем, разогнав комиссионеров заявлением, что собирается работать над донесением Лигулу с поименным указанием тех, кто ей мешает, в двадцатый раз написала на бумажке: «Я ненавижу Эссиорха!»

Меф не удержался и предположил, что когда она напишет это в сотый раз, то упадет к Эссиорху на шею, за что едва не был убит метательным ножом. На свою удачу, он успел схватить стул и загородиться им. Нож вошел в сиденье стула до половины лезвия.

– Не порти казенную мебель, вредительница! Она эйдосов стоит! – строго сказал Меф.

Улита покосилась на него и облизала выдвинувшиеся глазные зубы.

– Забудь об этом. У меня гемоглобин низкий! Отравишься! – предупредил Буслаев.

– Хочешь мысль, Меф? Знаешь, почему в Москве многие вещи совсем не фонтан? Здесь мамы слишком нянчатся с маленькими мальчиками и слишком часто орут на маленьких девочек. Во всех же нормальных городах все происходит наоборот. Именно поэтому мы вырастаем монстрами, а вы цуциками.