Энтони Рейнольдс - Странствующий рыцарь [неофициальный перевод]

С головы Дара свисали густые спутанные клочья темных волос, три пары рогов украшали его череп. Одна пара росла из лба, эти рога были длинными и спирально закрученными, поднимаясь над головой на несколько футов. Вторая пара росла из висков, эти рога были толстыми и изогнутыми, как у горного барана. Третья пара начиналась там же, где вторая, но ее рога росли вниз, словно бивни, по обеим сторонам подбородка.

Дар не носил одежды, большую часть его тела, кроме груди и рук, покрывала густая шерсть. Там, где шерсти не было, кожа была гладкой и бледно-прозрачной, словно свет Моррслиба, и сквозь нее виднелись мощные мышцы. Под кожей пульсировали руны темных богов, похожие на страшные ожоги, было видно биение вен и артерий, качавших кровь по телу Дара.

«Зачем ты потревожил мой вековой сон, щенок?»

Голос Дара казался громовым ревом, хотя из его уст не вырвалось ни звука.

Гор пошатнулся, не в силах выдержать ментальной мощи Дара, кровь потекла из ушей и ноздрей зверолюда. Шатаясь, гор упал на колени и бросил красно-желтый щит к раздвоенным копытам Дара.

Синие глаза Дара расширились, из его глотки вырвалось шипение. Он стукнул посохом по земле, и корни колдовского посоха сразу же зарылись в сырую почву. Присев, Дар поднял щит. Проведя рукой по изображению дракона на щите, Дар облизал свои человеческие губы и издал победный лающий смех.

Гор забился в конвульсиях от ужаса. Как только гиганты проснутся, они сожрут его.

Дар положил щит на изогнутый кровоточащий корень священного дуба и поднял свой пронзительный взгляд к ветвям огромного дерева.

Черные стервятники смотрели на него алчными глазами.

Дар прокричал страшное слово на Темном Языке, и все птицы как одна взлетели с дерева. Из вершины его магического посоха потянулись ветви, распускаясь, словно лепестки смертоносного цветка, и черные птицы стали усаживаться на них, наполняя воздух резкими пронзительными криками.

Окруженный хриплым карканьем, Дар протянул одну руку ладонью вверх, вытянув свои длинные тонкие пальцы. Длинным и острым когтем другой руки он провел по бледной ладони. Из раны полилась темная кровь, и Дар сжал руку в кулак.

После этого он схватил одну из черных птиц, сидевших на ветвях его посоха, и крепко сжал ее.

Птица клевалась и царапалась, с криком пытаясь вырваться, но Дар крепко держал ее. Повернув ее боком, Дар поднес раненую руку к голове птицы и уронил одну каплю своей крови в глаз стервятника.

Колдовство подействовало мгновенно. Черный глаз птицы моргнул и стал кроваво-красным. В глазу появилась черная полоска, словно зрачок у змеи. Плоть вокруг глаза начала пульсировать и распухать, птица забилась в агонии, но другие стервятники бесстрастно смотрели на нее. Глаз птицы рос, становясь все шире и шире, сочась гноем и зловонной сукровицей, и наконец половина головы стервятника превратилась в один пульсирующий красный демонический глаз. Он моргнул, и когда Дар прищурился, красный глаз птицы тоже прищурился.

Дар подбросил птицу в воздух, и она неуклюже взлетела сквозь спутанные ветви, поднявшись высоко в небо. А Дар схватил другого стервятника, сидевшего на ветвях, растущих из посоха…

Когда первые лучи зари осветили землю, десять черных птиц летели на запад. Вылетев из леса, они разлетелись в разных направлениях, осматривая землю внизу.

Дар видел все, что видели они, и облизывал губы в предвкушении.

Мрачный и усталый, до сих пор чувствуя зловоние горелого человечьего мяса, Калар смотрел на темную тень леса, протянувшуюся на горизонте. Лес угрожающе маячил вдали, словно злобный зверь, готовящийся к прыжку. В бретонском лагере Шалонский лес стал символом надвигающегося ужаса: бескрайняя непроходимая чаща, из которой по ночам вырывался враг, сея смерть и разрушение, а с рассветом отступая обратно. Хуже того, сам лес был врагом.

С каждой ночью он разрастался все дальше в земли Бордело, подползая, словно гигантский чудовищный зверь, захватывая поля и поглощая близлежащие деревни.

После той первой ночи, когда зверолюды напали в первый раз, воины герцога Альберика обнаружили, что за ночь линия деревьев приблизилась к их лагерю на двести ярдов. Колючие шиповники и тернии разрастались, вцепляясь в землю и предшествуя зловеще темнеющим деревьям.

Казалось, будто деревья ночью сами вылезли из земли и переползли ближе к лагерю. Словно щупальца некоего громадного слепого чудовища, деревья выпускали неровные отростки и побеги, разрастаясь и захватывая поля, которые крестьяне обрабатывали здесь поколениями. И хотя днем деревья снова были неподвижны, даже проезжать поблизости от них было жутко. Древние каменные ограды, когда-то защищавшие поля, были разрушены корнями и ветвями, словно столетнее разрастание леса произошло за одну ночь.

Эти деревья не были здоровыми: их стволы и корни были страшно искривлены, словно в мучительной боли. Смола сочилась с них, как темная кровь, их уродливые корявые ветви тянулись к небу, будто в безмолвной агонии.

Трупы зеленокожих, убитых лишь день назад, были раздавлены толстыми корнями деревьев, которым, чтобы вырасти настолько, должны были потребоваться десятилетия. Сломанные копья и щиты поглощались зарослями, словно остатки битв древних времен, а не боя, случившегося день назад.

Даже поля, которые еще не успели зарасти лесом, уже покрылись маленькими ростками, самые мелкие из которых были не более дюйма высотой, но многие уже доставали до спины лошади. Заросли колючего шиповника и терна захватывали открытые пространства; живые изгороди, которые десятилетиями аккуратно подрезались и выравнивались, стали неконтролируемо разрастаться с ужасающей скоростью.

Тела и оружие рыцарей, погибших в ту страшную ночь, пытались достать из этих непроходимых зарослей, насколько это было возможно, и подготовить к отправке в их родовые владения для похорон с почестями, но многие убитые так и не были найдены.

Крестьяне старались изо всех сил найти тела своих погибших господ под переплетениями колючих ветвей и корней, но многим пришлось удовольствоваться, найдя лишь разбитый щит или шлем, чтобы вернуть их в поместье своего лорда. Тела их повелителей остались навсегда в смертельной ловушке Шалонского леса.

Никто не мог понять, почему лес вдруг начал так разрастаться. По приказу герцога были разожжены костры и направлены команды лесорубов с целью заставить лес вернуться в прежние пределы.

Однако это ни к чему не привело. Огонь отказывался разгораться, а все усилия лесорубов казались смехотворно медленными по сравнению с тем, как разрастался лес. Казалось, что напротив, эти усилия только еще больше раздразнили лес, и там, где было срублено хоть одно дерево, за ночь он разрастался еще сильнее. Все попытки сдержать наступление леса вскоре были оставлены как полностью безнадежные.