Дмитрий Емец - Третий всадник мрака

Однако комиссионер долго не мог утихнуть. Он едва ли не скулил и, даже замолчав, продолжал смотреть на Самцова взглядом попрошайки.

– Ну позязя! Только одно словечко! – ныл он.

Однако Тиберий Цезаревич не способен был отдать что-либо просто так. Он лишь отмахнулся от Тухломона, опустился на стул и забросил ногу на ногу, продемонстрировав ослепительно белый носок.

– Вы, кажется, меня недопоняли, Мефодий, вы-с-собором-как-вас-там и ваш любезный шеф! Мы или найдем общий язык сейчас (к взаимному удовольствию, я имею в виду), или найдем его позже, но уже без взаимного удовольствия. Вы меня понимаете? – сказал он очень веско.

Арей, зевая, встал и потянулся. Вид у него был страдальческий.

– Пошел вон! – сказал он устало.

Самцов оскорбленно вскочил со стула, мигом утратив весь лоск.

– КОМУ ТЫ ЭТО СКАЗАЛ, ДРЯНЬ?!

– Кыш! – повторил Арей и, без размаха, точно отмахиваясь от докучливой мухи, влепил Самцову пощечину.

На бледной щеке Тиберия Цезаревича вспыхнуло красное пятно.

– Ты… подписал себе… смертный приговор! – задыхаясь, в три приема выпалил Самцов и выскочил из кабинета.

Из приемной донесся облегченный вздох дивана, от которого оторвались, наконец, массивные седалища амбалов.

Мефодий увидел, как Самцов сгоряча налетел на стоящую у дверей Нату и хотел выругаться, но та мило улыбнулась ему и примиряюще коснулась его руки своей ладонью. Усмиренный Самцов притих и, шагая как робот, пошел к выходу. В закрытое сеткой окно было видно, как Тиберий Цезаревич с охраной садится в машину и отбывает.

– Меф, мой мальчик! И ты, Улита! Что вы думаете об этом человеке? – зычно спросил Арей.

– А ну его! Хмыренок районного масштаба! – отозвался Мефодий.

– Пожалуй, настоящих хмырей ты не видел! Подмечено, однако, верно, – отозвался Арей.

– А эйдос-то у него, эйдос! – с нежностью сказал Тухломон. – Маленький, поганенький, бледненький, да ведь горит же! Прям свеча на ветру. Нужно бы прибрать.

– А надо ли? Задешево не купишь, а задорого он никому не нужен, – заметил Мефодий.

– Задаром возьму! Задаром! – убежденно сказал Тухломон. – К каждому сердцу есть своя отмычка. Порой такая простенькая, что стыдно становится. Вроде посмотришь со стороны: ну прям банковская дверь. Сталь везде и воля! Подступиться боишься. А там смотришь: ба! да не закрыто же!

– И что этому хмыренку нужно от нас? Особняк? – спросил Мефодий, прерывая его болтовню.

– Вроде того… Увидел, что домик никак не отремонтируют да и сидит в нем непонятно кто, и засуетился, шакальчик. Думает, куплю за копейку, продам за рубль. Опять же, этот Самцов – мелкая шушера, карта не крупнее валета. Но вертится где-то около крупных рыб. Может, попросим Аиду Плаховну пожелать ему «спокойной ночи»? Воображаю себе некролог в газетке: «Он шел по головам, но головы, как это и следовало ожидать, кончились, и он оступился», – заявила Улита.

Тухломон, оценив фразу, хихикнул.

– А смысл? Ну раздавим эту пиявку – пришлют другую, – резонно заметил Арей. – Нет, сдается мне, не все так просто… Дом в центре – это понятно, лакомый кусочек в человеческом мире, но тут есть еще что-то… Котлован в подвале… На старом Скоморошьем кладбище! До такого самому не додуматься!

– А как они вообще сюда попали? – спохватился вдруг Мефодий.

– Случай. Стали барабанить в дверь и ненароком повредили руну. Можно было, конечно, их сразу отфутболить, но Улита решила позабавиться… Как тебе наш новый офис? Все это было сотворено буквально за минуту. Где-то, я уверен, недосчитались пары столов и полдюжины компьютеров… – сказал Арей с улыбкой.

Видно было, что он доволен шустрой секретаршей. Улита просияла.

Из приемной донесся примиряющий голос Даф. Кажется, Чимоданов не поладил с Мамзелькиной и читал ей нотации. Да и Ната Вихрова явно была не из тех, кто пытается спрятаться за шваброй.

Арей восхищенно присвистнул.

– Ого, скандалят? Кто у нас там, новые ученики?.. Браво! Вы всех собрали?

– Нет, только двоих, – ответил Мефодий.

– А вот это скверно. Тогда мчитесь с Даф за третьим, а с этими останется Улита… – велел Арей.

Покидая вместе с Дафной особняк, Мефодий вновь вспомнил о котловане. Почему мечник мрака так напрягся, когда речь зашла о подземном гараже, и почему так упорно стремился, чтобы конечное решение принял он, Меф?

Матушка-судьба, как известно, всякий раз раскладывает свои пасьянсы по-новому. Вот и теперь случилось так, что с третьим из предполагаемых учеников мрака первым встретился не Мефодий и даже не Дафна. Но обо всем по порядку, хотя порядок в литературе вещь скорее избыточная, чем необходимая.

Час шел за часом, а в жизни Ирки, получившей новый дар, ничего круто не менялось. Ее сознание до сих пор опасалось новых возможностей. Точно зверек, пересаженный в новую, слишком просторную клетку, оно жалось в угол и, подозревая подвох, не слишком спешило осваивать новые просторы. Но нет-нет, да и вскидывало голову, присматривалось, принюхивалось и опять пугливо прятало нос в лапки.

Не доверяя словам валькирии, что для всех, кто знал ее прежде, никаких перемен в ее судьбе не произойдет, Ирка всякий раз, заслышав в дверях ключ Бабани, бросалась к коляске. Натягивала на ноги плед и постоянно опасалась, что Бабаня вместо больных и слабых ног увидит здоровые и сильные…

Но однажды произошла накладка. Ирка экспериментировала с лебединой сущностью и с большой любознательностью наблюдала, как рука, меняя форму, превращается в крыло. Кости истончались, меняли форму, и вот уже сильные маховые перья скрыли то, что только что было человеческой рукой. И вот когда Ирка была уже на треть лебедем – точнее, девушкой с лебедиными крыльями, в дверях вдруг стал проворачиваться ключ.

Ирка заметалась, хлопая крыльями, и опрокинула коляску. Это была катастрофа. Ирка моментально сообразила, что поднять коляску и натянуть крыльями плед она не сможет. Крылья мало созданы для подобной работы. Их призвание – в полете. Для того же, чтобы вновь принять человеческое обличье, нужно полностью завершить превращение. Магия не терпит бессмысленных усилий и нецеленаправленных движений. Ей нужен результат, а не хаос переменчивых желаний. Только так, по законченному кругу, побыв хотя бы минуту лебедем, можно превратиться обратно в человека.

Бабаня вошла в коридор и, бодро болтая о чем-то (она всегда входила в квартиру уже говорящей, на середине фразы, точно еще на лестнице начиная песнь опеки), заглянула в комнату.

– Опять этот театральный заказ влез! Вообрази: ищу я сегодня подкладку для кафтана маркиза Карабаса. И вдруг понимаю, что только что машинально пристрочила ее к плащу, за которым должны вот-вот прийти… ОЙ! Да что же это! – вскрикнув, Бабаня метнулась к коляске и остановилась рядом в тревожном недоумении. – Ты как? Не ушиблась, нет? Точно? Ладно, спокойствие! Пум-пум-пум… Сколько можно твердить одно и то же: жди меня, и я вернусь, только очень жди!.. Пум-пум… «Пум-пум» – если ты еще не понимаешь, это на языке бабушек плохие слова!