Владимир Ильин - Коронный разряд

– Тогда нормально, – успокоился я и вернулся к собственному противостоянию.

Патовому противостоянию – что с досадой пришлось отметить. Потому что князь все еще стоял под кнутами молний, и в глазах его по-прежнему было больше ярости, чем боли и обреченности.

Опаленный, в обрывках пережжённого сюртука и брюк, он просто ждал той секунды, когда сможет свернуть мне голову, даже не сомневаясь, что такой миг наступит. И эта упрямая уверенность тратила мое время…

Я шагнул ближе, чувствуя дрожь наэлектризованного воздуха и стараясь не дышать запахом пережжённой плоти. А когда до князя оставалось не более шага, вытянул руку в его сторону и сжал его шею – горячую, жесткую, сведенную судорогой беспрерывных разрядов.

– Подчинись, – посоветовал я в неожиданной тишине.

Потому что в единый миг перестали бить молнии, а завывания проникающего в салон ветра были побеждены упрямым песком, закрывшим прорехи.

– Никогда, – почувствовалось движение мышц горла под моей ладонью.

И тело князя вновь сотряслось от разряда – на этот раз не с неба, а исходящего через меня. Но от того – еще более разрушительного и болезненного.

– Подчинись своему внуку, – терпеливо повторил ему, отпуская в ожидании ответа силу.

И в безумной ярости, через боль и сотрясающую его злобу отчего-то прорвалось удивление.

– Внуку? – Повторил Шуйский с растерянностью.

– Артему, – подтвердил я кивком.

– Не тебе? – Облизнул князь почерневшие губы.

– Зачем ты мне нужен? – С легким удивлением отозвался я.

– Я?! – Дернулся он было гневно, но тут же сотрясся в судороге от пронзившего его разряда.

– Ты мне не нужен, – повторил я холодно. – Ты нужен своему внуку живым. Поэтому подчинись ему. Дай слово.

– Чтобы он меня убил? – Захрипел он, скаля зубы.

– Артем мудрее тебя. Он не станет этого делать.

– Ложь! Ложь! – Хлынуло безумие к его глазам.

Чтобы тут же пропасть под ударом боли и моей силы.

– Х-хватит, – дрогнул он телом, впервые пошатнувшись.

– Артем тебя любит, чудовище лесное. – С досадой произнес я. – Стал бы я тебя иначе уговаривать. Выпнул бы из самолета, и маши себе лапами, – убрал я руку от него, позволяя ослабевшему телу противника сползти на пол.

Шуйский оперся рукой о ближайшее кресло, но на колени так и не упал, удерживая себя о застонавший от таких нагрузок подголовник.

– Подчинись своему внуку. – С напором произнес я, глядя ему в глаза. – Подчинись или умри. – Потерял я терпение.

И гроза за бортом отозвалась раскатами десятков мелькнувших за бортом молний.

– Я согласен. – Опали плечи князя, а сам он отвел взгляд.

– Поклянись честью, – буднично обратился я к основе их силы.

– Я клянусь честью в верности своему внуку, Артему Шуйскому, и обязуюсь подчиняться, – в этом голосе была усталость и толика недоумения, непонимания.

Будто у последнего выжившего пирата, перерезавшего подельников перед сундуком мертвеца. А в сундуке том – ничего… За что он боролся? За выживание – за то, что и без того ему было обеспечено. За процветание рода – что тоже куда лучше обеспечит внук, чем он сам. А раз так, то зачем он хотел сделать то, что сделал. Зачем была эта борьба?

Но в нашем случае, хорошо, что это понимание пришло до того, как пришлось хоронить друзей и близких.

– Вот и ладно, – с усталостью подытожил я.

– Зачем тебе это? – Произнес Шуйский слабо, глядя на настил пола и левым боком навалившись на кресло.

– Он мой друг. – Мельком глянул я на часы.

Все в порядке, падать будем в правильный квадрат. Пилоты и персонал уже давно катапультировались, борт тянет вперед автопилот, но долго он этого делать не сможет. Из окошка видно, как коптят оба двигателя – близкое присутствие разрядов не осталось для них без последствий, несмотря на всю надежность.

– Мы же все равно упадем… – Словно прочитал мои мысли князь.

– Мягко упадем, вы выживете, – успокоил я его.

– Ты готов умереть ради… Дружбы? – Пробилось в его голосе удивление, а лицо поднялось вверх.

– Ради нее умрут все остальные, – заверил я его, поворачиваясь рассмотреть, как там Ника и мой мед.

Еще одна веха плана завершалась.

Наверное, это логичное понимание, а может и усталость, меня и подвели. Удар, последовавший снизу, от согбенной фигуры князя, прятавшего свою левую руку под животом, пришелся в бок, и вызвал поначалу удивление.

Потом рассыпались все нижние пуговицы на рубашке. Все, со скрытыми артефактами на защиту. Не выдержав силы атаки – в прах. Потом треснули амулеты в подошве ботинок… Вшитые под ткань брюк – окатили холодным крошевом кожу… Все до единого.

– Подвиг стоит смерти, – прорвалось безумие со дна глаз смотревшего на меня в упор князя, а рука его дернулась вперед, вонзаясь ледяным холодом внутрь меня, словно клинком.

Я посмотрел вниз – пятью клинками пальцев, каждый из которых был окутан ядовито-зеленым, гибельным светом.

Какое неприятное ощущение в животе. Вроде, холод обезболивает, но эта резь, что ползет вслед за холодом… Интересно.

– Нет!! – Оборвал паузу дикий крик Ники.

И песок от прорех и бортов единым порывом метнулся к старому князя, ударом отбрасывая его в сторону, впечатав в близкую стену летной кабины.

Я продолжал смотреть на рубашку поверх живота, по которой лениво расплывалось красно-зеленое пятно. Коснулся правой ладонью и поднес к лицу. Зря, наверное, я это сделал – потому что от капель зеленоватой крови теперь растекались по всей руке ядовито-зеленые капилляры, делая контрастными мелкие сосуды и вены.

– Нет!!!

И ленты серо-желтой взвеси вонзились в глаза и нос пытающегося подняться Шуйского.

Дикий крик раненного зверя перекричал рев двигателей и завывание воздуха, вновь прорвавшегося в салон, пока очередной поток песка не перекрыл ему возможность дышать.

– Ника, не надо! – Дернулся я и завалился от резкой боли на край ближайшего кресла. – Отпусти, не трогай! Он должен жить, пожалуйста.

С удивлением отмечая, как вместе с просьбой и дыханием вырываются капельки крови, а каждое новое слово слышится тише.

– По-почему? – Раздался недоуменный вопрос.

Я посмотрел на князя, от боли и невозможности дышать бьющегося в судорогах и раздирающего ногтями настил пола.

– Артем меня не простит, – просительно произнес я. – Пожалуйста.

И взбесившийся песок перестал терзать старого и глупого Шуйского.

– Максим, – прозвучал безжизненно ее голос. – Ты умираешь. А я больше не могу держать самолет.

Тон был спокойным и констатирующим.

– Тогда иди сюда, – махнул я рукой, и все-таки завалился спиной на пол из-за сильной, агонизирующей дрожи корпуса самолета.

Ну хоть не до конца упал – вышло, что вроде сижу… Хотя, если б не часть кресла, то улегся бы всем телом. Нет сил – этот холод внизу будто съел их все, оставив совсем немного, чтобы говорить и удивляться собственной небрежности.