Владимир Ильин - Коронный разряд

«Максим сломал жизнь кому-то очень влиятельному и они боятся мести!» – Пришла рабочая гипотеза.

Которая что-то не особо оправдывалась. Потому что в доме никто и ничего не боялся – не было этой ауры страха, напряженного предчувствия беды, настоящей или мнимой, с которой она была знакома, переживая лично не так давно. Люди вообще были странно добры и дружелюбны. Странно – в соотношении с тем, каким Злом являлся Максим. Но еще страннее, что Максим вел себя по-прежнему, но чувствовался в этой доброй семье весьма гармонично, по-настоящему являясь ее частью – тоже, отчего-то, доброй…

Впрочем, она, как будущий врач, повидала немало разной мерзости, которая вела себя среди родных идеально – настоящими ангелами, стоило зайти в палату высокопоставленному родичу. А как вновь оставались наедине с персоналом, то из глубин нутра выползала такая погань, даром что внешность оставалась прежней… Тут, конечно, удачно с ее титулом выходило – любого мерзавца могла заткнуть, и пискнуть не смели.

Только тут – не заткнешь и не окоротишь. Тут зло бессмертное. Вон, переодевается на ночь глядя, творить страшные вещи на улицах города. Даже палку заготовил, подлец! Только оказалось, что идет он играть с собакой…

И самое страшное. Самое страшное в том, что она, Ермеева Ника, жестоко ошиблась. Непростительно позволила заморочить себе голову, отвлечь внимание выходом Максима, жуткими предположениями и попытками на них ответить. Потому что пока она ослабила внимание, настоящее Зло уже успело ее окружить и отрезать путь на свободу.

– Вы пейте чай, – заворковала девочка слева, подливая ароматный напиток.

Кажется, ее звали Тоня, а справа сидела Катя. Или наоборот?

Ника перевела взгляд слева направо и почувствовала, как по спине прошелся легкий озноб. Просто и справа и слева, такое ощущение, что сидела одна и та же девочка – вернее, она и ее зеркальное отражение. Фасон платья, симметричный относительно того места, где Ника располагалась, прическа, подводка ресниц. Будто один и тот же собеседник, от которого не отвернуться, не скрыть взгляд – потому что они смотрят снизу вверх, внимательно и холодно, отлеживая каждое ее движение. А еще – перстни. Как она не увидела сразу! Девчонки, тринадцать лет! И целая россыпь колец и перстней на руках – с огромными ограненными изумрудами, опалами, рубинами! На каждом пальце!!! И еле уловимое дыхание Силы от каждого, сплетающееся в такую непереводимую жуть, что девушка постаралась вжаться в обивку дивана, лишь бы быть хотя бы на сантиметр подальше.

– Спасибо, я не хочу, – пересохшим голосом ответила Ника.

И тут же поняла, что очень хочет закричать о помощи, призывая – о ужас! – Максима. Оснований для криков не было, но интуиция просто выла о возможной беде – а интуиции девушка уже привыкла верить.

– А может, воды? – Предложила тем же голосом и тоном девочка справа.

Будто один и тот же человек спрашивал, сумасшествие какое-то…

За окном азартно пролаяла собака, с ощутимой дрожью земли приземлившись после затяжного прыжка.

Ника тут же уцепилась за нейтральную тему.

– Какая необычная у вас собака. Какая порода? – Постаралась не дрожать она голосом.

– Не знаю, она одна такая, – легко отозвалась девочка слева. – Уникум.

– Очередь на щенков на три года вперед, – с гордостью продолжили справа, но тут же взгрустнули. – Правда, ни одного щенка еще не было.

– Почему? – Осторожно уточнила Ника.

– Нет достойного и храброго кавалера.

– Но это же собаки…

– А тупых и самоуверенных Брунгильда рвет сама. – жестко завершили тему.

– А вот Максим, он чем увлекается? – Нервно вцепилась Ника в нить беседы.

Отчего-то у нее было чувство, что нельзя допускать начала разговора со стороны сестер. Нечто недоброе виделось в их глазах – нечто такое, отчего мог спасти только Максим, если вернется. Но до этого еще требовалось дожить.

– Танки, поезда, мороженое, – выдали список слева.

– Совсем как ребенок, – фыркнула девушка.

Но что-то не нашла понимания в их взглядах. Наоборот – там было недоумение и легкое сомнение в ее рассудке. И Ника допустила главную ошибку – она замешкалась, упустив инициативу.

– Нам сказали, у вас с Максимом вышло некоторое недопонимание? – Скучным тоном уточнили справа.

– Его уже нет! – Голосом оптимиста отрапортовала Ника.

– Ну как же, вы ведь испытываете к нему чистую и незамутненную ненависть?

– Это, возможно, преувеличено, – подавила Ника очередную волну страха. – Но у меня есть к этому все основания. Я в праве ненавидеть.

В конце концов, у нее есть гордость!

– Перечислите эти основания, будьте добры, – вежливо и словно даже подбадривая попросили ее справа.

– Он лишил меня таланта. Он почти ввел в разорение наш род. Из-за него меня держали в тюрьме. Выкинули с практики. Из университета. Заблокировали счета. – Уже скрипела зубами Ника, вспомнив события этой черной недели. – А я спасла этому гаду жизнь. За что?!

– Ника, вы не будете против, если мы разделим вашу жизнь до и после вашей встречи в Москве? – Деликатно поинтересовались слева. – Очень вас просим. Это нужно всем нам, чтобы понять степень вины Максима. Мы же родственники, мы же должны на него как-то повлиять, – просительно завершили юным голосом.

Словно и вправду – желая вернуть разум и честь брату.

– Давайте попробуем, – коротко кивнула Ника.

– Итак, вы спасли ему жизнь. А он сделал так, что с вашей семьей перестали вести дела, верно?

– Нас полностью игнорировали. Словно экономическая блокада, словно мы прокаженные! Вы не понимаете, каково это!

– Ника, – со скрытой яростью и предупреждением произнесли справа. – Мы пережили уничтожение нашего города и родного дома. Давайте не будем обсуждать, что мы можем понять, а что нет?

– Приношу извинения, – прикрыла Ника глаза, немного растерянно пытаясь представить – когда и кто мог тронуть это семейство.

– Вы забыли добавить, что вас стали считать вассальными кому-то определенному?

– Мы – свободный род! – Гордо подняла Еремеева подбородок. – Это невероятное оскорбление.

– И этому человеку вы спасли жизнь, – закачали головой сестренки.

– К сожалению, это так. – Выдохнула девушка.

– Вы жалеете сейчас об этом поступке? – Внимательно смотрели на нее две пары глаз.

– Н-нет, – все же призналась Ника. – Просто, мне обидно, понимаете? Я же не желала ему ничего плохого! Почему?!

– Не пробовали его спросить, почему?

– Кого? Тринадцатилетнего мальчишку?

– Вам же не мешает это обвинить его во всех бедах. – логично попеняли ей.

– Мы думали… – Облизала Ника губы. – Отец думал, что за ним кто-то есть. Он не хотел ни с кем это обсуждать. Отец сказал, что время вновь продемонстрирует нашу независимость и состоятельность, как свободного рода. И все вернется, как было.