Джин Вульф - Книга Нового Солнца. Том 2 [Компиляция, сетевое издание]

Все те неудачи, однако, были не более страшны, чем ошибка со словом власти: ты произносишь пароль, но дверь не открывается. Так и я прикасался своим шипом, но ни исцеления, ни воскрешения из мертвых не происходило.

На этот раз все было совсем по-другому. Я был оглушен так, что до сих пор чувствовал в себе слабость и дурноту, и я не имел ни малейшего понятия, что же со мной стряслось. Как бы абсурдно это ни звучало, подобная реакция несколько обнадеживала меня. Наконец-то хоть что-то случилось, хотя это чуть было не стоило мне жизни.

Что бы со мной ни произошло, после этого я оказался без сознания и в темноте. Осмелев с наступлением темноты, вор вернулся. Услышав мой крик о помощи, – на который человек с добрыми намерениями обязательно откликнулся бы, – он явился убить меня.

Все эти размышления заняли у меня гораздо меньше времени, чем потребовалось, чтобы записать их. Снова поднимается ветер, нанося, песчинка за песчинкой, новую землю на затонувшее Содружество; я же продолжу писать еще какое-то время, пока не отправлюсь спать в свою беседку. Итак, единственный полезный вывод, к которому привели меня мои рассуждения, заключался в том, что вор, должно быть, еще лежит там, в коридоре. Если это так, то я могу заставить его выдать мотивы преступления и сообщников, если они у него есть. Задув свечу, я открыл как мог тихо дверь, прислушался и рискнул осветить коридор.

Моего врага там не было, но больше никаких перемен не произошло. Мертвый стюард не ожил, выкидной нож так и остался лежать у его руки. Насколько можно было судить при свете дрожащего желтого огонька, коридор был пуст.

Чтобы не жечь зря свечу и не выдавать себя, я погасил ее. В узких коридорах охотничий нож, который нашла для меня Гунни, показался мне куда полезнее пистолета. Так, с ножом в одной руке, шаря по стене другой, я медленно двинулся по коридору в поисках каюты иеродулов.

Когда мы шли с Фамулимус, Барбатусом и Оссипаго, я не обращал внимания ни на дорогу, ни на расстояние; но я запомнил все двери, которые мы миновали, и сохранил в памяти почти каждый свой шаг. Хотя возвращение и заняло у меня больше времени, чем в первый раз, я точно знал (или мне лишь казалось), что я пришел туда, куда требовалось.

Я постучал в дверь, но ответа не последовало. Из-за двери тоже не доносилось ни звука. Я постучал еще раз, погромче, но с прежним успехом и наконец ударил по двери рукояткой ножа.

Когда и это ничего не дало, я перебрался в темноте к дверям на другой стороне коридора, хотя они были расположены на некотором расстоянии от первой и я был уверен, что это не те двери. И здесь на мой стук никто не ответил.

Вернуться в свою каюту означало добровольно сдаться в лапы убийцы, поэтому я от души поздравил себя с тем, что у меня уже есть безопасная запасная квартирка. К сожалению, попасть в нее единственным известным мне путем я мог, лишь пройдя мимо дверей своей каюты. Изучая историю моих предшественников и копаясь в памяти тех, чьи личности вплавлены в мою, я поражался, сколь многие из них потеряли свои жизни по какой-нибудь нелепой случайности – бросившись в последнюю победоносную атаку или забежав тайком попрощаться к подруге на другом конце города. Вспомнив дорогу, я подумал, что, наверно, знаю, в какой части корабля находится моя новая каюта; я решил идти дальше по коридору, свернув в другой, как только смогу, а потом вернуться в прежний и так как-нибудь добраться до цели.

Свои утомительные скитания я опущу, дабы не утомлять и тебя, мой предполагаемый читатель. Довольно будет сказать, что я нашел лестницу вниз и коридор, который, как мне показалось, шел точно под тем, откуда я ушел, но вскоре он уперся в другую лестницу, а та, в свою очередь, вывела меня в лабиринт коридоров, трапов и узких проходов, где было темно, как в преисподней, пол дрожал под ногами и воздух становился все более теплым и влажным.

Спустя некоторое время в этой духоте я вдруг различил запах, едкий и знакомый, и пошел, выслеживая как мог этот запах; я, который столько раз хвастался своей памятью, теперь пробирался нюхом, словно брахет. Я прошагал, как мне представлялось, не меньше лиги и готов был закричать от радости, когда после стольких часов пустоты, тьмы и безмолвия вдруг показались знакомые места.

И я действительно закричал, потому что вдалеке увидел отблеск какого-то слабого света. Мои глаза так привыкли к темноте за те несколько страж, которые я бродил по внутренностям корабля, что, как ни был слаб этот свет, я разглядел пол под ногами и замшелые стены вокруг; я вложил нож в ножны и побежал.

Через мгновение вокруг меня уже были круглые вольеры с сотнями невиданных тварей. Я вернулся в хозяйство, где содержался живой груз; свет исходил от одного из вольеров. Я пробрался поближе и увидел, что в нем сидит не кто иной, как тот лохматый зверек, которого я помогал ловить. Он стоял на задних лапах, опершись передними на невидимую стену, окружавшую его, а его брюшко и особенно голые пальцы передних лап светились ярким фосфорическим сиянием. Я заговорил с ним, как с любимой кошкой, после возвращения из путешествия, и он, казалось, приветствовал меня, точно кошка, прижимаясь мохнатыми боками к невидимой стене и мяукая, заискивающе заглядывая мне в лицо.

Вдруг он выгнулся, ощерил зубы, и глаза его загорелись словно у демона. Я отпрянул было в сторону, но тут чья-то рука обхватила меня за горло и у моей груди блеснул нож.

Поймав убийцу за запястье и остановив нож на расстоянии одного пальца от собственного тела, я попытался поднять нападавшего и бросить через голову.

Меня называли силачом, но этот был все же слишком крепок для меня. Поднять его я смог легко – на корабле это нетрудно проделать и с дюжиной человек, – но он обхватил меня ногами как капканом. Я изогнулся, пытаясь сбросить его, и мы оба рухнули на пол. Я отчаянно старался увернуться от его ножа.

Вдруг он взвыл от боли прямо мне в ухо.

Оказывается, мы упали внутрь вольера, и зубы лохматого зверя сомкнулись на запястье убийцы.

К тому времени, когда я смог встать на ноги, убийцы уже и след простыл. Несколько пятен крови, почти черной в свете золотой свечи, остались в круглых владениях моего друга. Сам он сидел на задних лапах, забавно, совсем по-человечески, сложив передние на груди. Свечение его угасало, и он принялся облизывать лапы и расчесывать ими шерстку на морде.

– Спасибо тебе, – сказал я, и он озабоченно повернул голову на мой голос.

Нож убийцы лежал неподалеку, большой, с широким лезвием и стертой деревянной рукоятью, похожий немного на грубый боло. Значит, его владелец, по всей вероятности, простой матрос. Я отбросил эту мысль и вызвал в памяти его руку – такой, какой я успел увидеть ее – мужская рука, большая, сильная и грубая, но без каких-либо отличительных признаков, насколько мне удалось разглядеть. Очень помогла бы делу пара недостающих пальцев, но по крайней мере теперь у него есть на руке одна отличительная примета – это глубокая рана от укуса.