Лев Жаков - Аквалон

– Ну зачем же все говорить вслух? – перебил Тео. – Подразумевание , моя дорогая. Мы ведь часто – а я так почти всегда – говорим меньше, чем подразумеваем. Думай себе что хочешь, я не против – и дай мне наконец закончить свою историю! Она занимательна и поучительна, клянусь тебе! Итак, я зашел через калитку во двор… и что я увидел там? Было тихо, даже конюх куда-то подевался, должно быть, отправился к бухте, где как раз стоял большой шум, кажется, там кого-то ловили… Я сделал несколько шагов и остановился, оглядываясь, чтобы… в общем, оглядываясь и гадая при этом, ушел ли добрый торговец вместе со всеми и надо ли попытаться отыскать его на берегах Наконечника или он здесь. Я стоял почти у самой стены дома, возле угла. Сначала услыхал шум из приоткрытых ворот конюшни: ага, сказал я себе, значит, конюх все же еще здесь… Ну а после рядом в окне появилась прекрасная дева с бутылкой в руках. Я подумал, что красавица пьяна: лицо ее покраснело и исказилось, она тяжело дышала, высокая грудь так и вздымалась под платьем… Но нет, все же она не казалась пьяной, скорее крайне взволнованной чем-то. Тогда я припомнил, что женщина эта – приемная дочь торговца. Признаться, я был так заворожен ее нервическим видом, ее, да простят мне небесные киты это сравнение, яростной красотой, что не издал ни звука, замер, наблюдая за происходящим. Дева подняла руку, намереваясь швырнуть в окно бутылку, и тут до нас донеслись голоса. Оказывается, подходя к фактории, я не заметил доброго торговца, который, должно быть, стоял где-то на улице в компании туземцев. Они взволнованно спорили. Туземец сказал что-то про дочку Диша, а после почему-то назвал ее женой милого толстяка Уги-Уги… Как так? – поразился я. Неужто торговец отдает свою дочь замуж за монарха? Белую – за синего?! Вдруг я увидел, что лицо девы в окне исказилось пуще прежнего, она опустила руку с бутылкой и взмахнула другой, в которой, как мне до того казалось, ничего нет, хотя пальцы ее были сжаты в кулак…

И что же произошло потом? – продолжал Тео Смолик, весело глядя в глаза Арлеи. – Потом что-то небольшое и темное ударилось в стенку конюшни, с треском лопнуло, обдав ее каплями густой жидкости. Судя по всему, женщина была очень растеряна и напугана. Потому-то, как мне кажется, она не услышала слов, которые в этот самый момент произнес торговец. Но я-то расслышал их! «Ты что, не понимаешь? – обратился он к одному из туземцев. – Мне донесли рыбаки: его ладья здесь, прячется в бухте Остланки, она никуда не плавала! Передайте Уги-Уги, он обманул меня. Все отменяется». Повторяю, мне кажется, женщина не расслышала слов отца – разбив нечто о стену, она с искаженным лицом попятилась в глубь комнаты… Что с тобой, дорогая? Твое лицо вновь исказилось – почти как в тот раз!

Но произошло не только это: Тео Смолик увидел, как зрачки Арлеи поползли вверх и скрылись под веками. Она начала боком валиться со стула. Капитан бросился к ней, подхватил за плечи… Впрочем, девушка быстро пришла в себя и еще слабой рукой оттолкнула его.

– Диш отменил свадьбу? – прошептала она.

– Так можно было заключить из его слов, – подтвердил Смолик, очень внимательно наблюдая за ней слегка прищуренными глазами.

Удостоверившись, что больше падать на пол девушка не собирается, капитан сделал несколько глотков из оставшегося на столе после торговцев кувшина с сидром, вернулся к своему стулу, сел, положив ногу на ногу, и сказал:

– Так я продолжаю? Когда чудесная раскрасневшаяся дева скрылась в комнате, я подошел к конюшне и быстро осмотрел стену. – Он достал из кармана платок, вновь встал, положил на стол перед девушкой и развернул. – Темный налет на внутренней поверхности, видишь? Думаю, можно даже не идти к городскому коронеру, чтобы узнать, какое именно вещество оставило этот след. И без того все ясно, все бесповоротно и окончательно…

Не спуская с Арлеи добродушного, почти ласкового взгляда, Смолик попятился, прихватив с собой сидр, сел, отпил и поставил кувшин на пол у своих ног.

– Что вы хотите? – спросила Арлея, уставившись на лежащую в платке перед ней ореховую скорлупу.

– И снова на «вы»?

Его голос изменился так явно, что она удивленно подняла голову. Тео развалился на стуле, широко расставив ноги в ботфортах, постукивал правым каблуком по полу. Подняв руку, он медленно перебирал пальцами перед своими глазами, задумчиво разглядывая ногти. Лицо блондина стало серьезным, всякая веселость оставила его.

– Что хочешь от меня? – повторила она.

– Вот вопрос! Положение неопределенно… Я бы мог сейчас добиться немного твоей любви и части твоих денег, – пробормотал Смолик, чуть покачивая головой, отчего верхушка его волосяной пальмы затрепетала, будто листва дерева в частых порывах ветра. – Но я не хочу шантажировать женщину. Не скажу: «Это не в моих правилах» – потому что мне довелось заниматься подобным. И это не доставило мне удовольствия, понимаешь? Остались… остались неприятные воспоминания, а зачем же захламлять свой рассудок памятью, не причиняющей тебе радости? Хотя, возможно, все же стоило бы… – Он надолго смолк, погрузившись в размышления. Арлея сидела, бездумно смотря на скорлупу. Бездумно – потом что мысли ее метались так беспорядочно и были такими отрывочными, сиюмгновенными, что, по сути, мыслей этих не было вовсе. Наконец Смолик, усевшись ровно, хлопнул себя по коленям и объявил:

– И все же – нет! Не буду. Кроме того… – Он встал, свернув платок со скорлупой, убрал в карман и вновь сел. – Кроме того, улика веская, но не неопровержимая. Если я предъявлю ее, все всё поймут, и твоя репутация будет порушена, но доказать в суде… нет, это не доказательство, как и слова такого человека, как я. Да меня и слушать никто не станет, скорее арестуют до выяснения темных обстоятельств моей прошлой жизни.

Арлея уже немного пришла в себя. Куда сильнее, чем то, что за ней, оказывается, следили в тот страшный момент, ее потрясло известие про отмену свадьбы. Это было ужасно – потому что до сих пор она оправдывала себя в своих глазах жестокостью Длога: решение выдать дочь замуж за Уги-Уги было чудовищным. Но теперь получалось, что Диш отменил свадьбу, а тогда ее поступок становился убийством почти без повода, без причины… Ладья? При чем здесь ладья монарха? Почему то, что она находится в бухте Остланки, изменило решение торговца?

– Не хочешь шантажировать меня, – сказала Арлея. – Так что ты хочешь?

Задумчивость уже покинула Тео Смолика, и место ее заняла обычная его жизнерадостная болтливость.

– Не хочу, но собираюсь! – вскричал он, привставая и кланяясь. – Приятно шантажировать красивую женщину! Иметь власть над нею, возможность заставить ее сделать все, что хочешь… не могу отказать себе в этом удовольствии и потому собираюсь, да… но совсем чуть-чуть. Слушай. Во-первых, удивишься ли ты, если узнаешь, что твой папаша, ставший теперь, к нашему обоюдному горю или счастью, серапцем, был страшным жмотом? Еще двадцать пять тарпов за мою посудину, которая теперь уже, по существу дел, твоя! Это ясно?