Лев Жаков - Аквалон

Захваченной с галеры палкой Качупука несколько раз ударил в калитку, после чего за решетчатым окошком появилось лицо. Когда Лен Алоа злым нетерпеливым голосом выкрикнул приказ, калитка распахнулась, и рослый туземец впустил приплывших на эфироплане внутрь. Вскоре при помощи рычагов ворота над речкой были открыты, галеру втянули дальше и поставили на привязь возле деревянного настила. Туннель позади ворот расширялся, сбоку стояли хижина, где жили пятеро стражников, и сарай, из которого доносилось хрюканье.

Калитку с воротами закрыли, задвинули массивные засовы. Рабов выстроили в ряд позади домика, где туннель вновь становился уже: там в пяти локтях над стремительно несущимся потоком тянулся каменный карниз. Трое туземцев из команды галеры пошли впереди вместе с Лен Алоа, еще двое и Качупука – сзади. Туннель оказался длинным, треугольный кусочек голубого неба медленно приближался. Теплый ветер дул навстречу, облака шелестели под ногами, звук шагов сопровождало короткое эхо. Спереди стал доноситься низкий мощный гул.

– Быстрее, быстрее! – кричал Лен Алоа, оглядываясь и потрясая ружьем. Зрачки у него были неестественно большими, как мелкие монеты; он беспрерывно двигал челюстями, жевал, причмокивал, то и дело сплевывал красную от сока пьяной пальмы слюну. – Вскоре вы познакомитесь с эвтанза ампутира хозяином Врат, единственного пути в Нижние Земли!

Дневной свет становился все ярче, и наконец они достигли выхода. Раздались изумленные восклицания, один из рабов что-то пробормотал, другой, побледнев, отшатнулся. Пленники оказались над окруженной горами круглой долиной, расположенной далеко внизу – гораздо ниже уровня земель, через которые текла река. Здесь она превращалась в облакопад. Исходя пуховым маревом, поток падал из треугольного отверстия вдоль отвесного склона, чтобы стать озером, покрытым белоснежной эфирной накипью. В ясном чистом воздухе виднелись растущая за озером роща и проглядывающие между пальмовыми кронами крыши хижин. Формой долина напоминала воронку с пологими скатами, по каемке окруженную вертикальной каменной стеной.

В центре долины зиял огороженный высоким палисадом темный провал, ведущий словно ко дну мира, в невообразимую глубину под твердью и облачным океаном. Над провалом поднимался едва заметный размытый столб грязно-желтого света.

От расселины они спустились по узкой лестнице с неровными ступенями, вырубленными в камне. После, слыша ровный гул облакопада сзади, долго шли по берегу облачного озера, мимо двух небольших рощ и засаженного поля, мимо болотца и вырубки. Дальше стояли хозяйственные постройки, пара небольших сараев, амбар, загон со скотом. Все это располагалось вокруг той окруженной палисадом границы, где земля будто загибалась, поначалу полого, а после почти отвесно уходя вниз.

Рабов провели через поселок, выглядевший необычно: ни одного ребенка, ни одной улыбки на лицах тех, кого они увидели по дороге. Пленники двигались двумя рядами, сзади топали трое матросов, слева – вооруженный плеткой Качупука, впереди Лен Алоа и еще пара моряков с галеры. Прошли мимо молодой туземки, из-под руки молча наблюдавшей за процессией, мимо двух синекожих мужчин, сидящих на плетеных стульях под стенами своих домов. При виде Лен Алоа оба вскочили и низко поклонились.

Улица – единственная в поселке – вскоре вывела их к широкой площади, в конце которой стоял большой двухэтажный дом, выглядевший неуместно рядом с хижинами. Его украшали барельефы, квадратную крышу по углам поддерживали четыре толстяка в набедренных повязках – грубо вырезанные деревянные мужские фигуры, выкрашенные синей краской, с рыбьей, серапионовой, птичьей и змеиной головами.

За площадью протянулся палисад высотой в два человеческих роста, состоящий из мощных кольев. В нем были массивные ворота, по бокам стояли сторожевые вышки – вкопанное в землю бревно, вверху квадратная площадка и охранник. Перед воротами находился домик, из которого вышли несколько вооруженных туземцев, и небольшая кузница.

– Прекрасное место! – вскричал Лен Алоа, поднимая руки. – Уединенное и тихое. Ты! – обратился он к одному из стражников. – Позови хозяина Врат.

Туземец побежал в поселок, а рабов подвели к воротам и приказали стать в ряд, спиной к створкам. Вскоре появился высокий тощий метис с большим носом и необычайно худой, кривоватой шеей. Он был завернут в белое покрывало с алой каемкой, оставляющее обнаженным одно плечо. Как только он приблизился, все охранники с Лен Алоа во главе опустились на колени и склонили головы. Метис прошелся перед рабами, то и дело нагибаясь, заглядывая в грязные изможденные лица и кивая своим мыслям.

– Годится, а, Лен, моя славная гончая?! – вскричал этот человек, поворачиваясь к команде с галеры. Матросы остались стоять на коленях, а Качупука и Лен Алоа поднялись. – Славные молодцы ташунка либерта крость , все как один: бравые ребята, трудяги, крепыши! Мир одарил нас хорошими, справными грешниками, не так ли, любезный мой Алоа?

Он с размаху хлопнул по плечу одного из рабов, и тот, изможденный многодневным голодом – и на дорингере, и на галере их кормили очень плохо, – повалился с ног.

– Что такое?! – взревел метис. – Почему упал этот грешник? Лен!!! Пять… нет – восемь ударов палкой по пяткам, чтоб он научился стоять на них как положено, аборнарт телос акелонат герпари бонка !

Коротышка что-то сказал Качупуке. Тот схватил упавшего за ступню и поволок прочь.

– Дети мои! – обратился тем временем длинный к пленникам. – Теперь у вас нет матери, но зато есть отец, и это – мы! Вы слушаетесь нас, делаете все, что скажем – самолично или устами своего наместника в преисподней, бога Нижних Земель, – мы же заботимся о вас, кормим и поим. А что происходит, когда дети не слушаются отца? Как бы ни был добр и милосерден рекчой пулыв , но забота о детях принуждает хорошего отца наказывать их – единственно из любви к ним он должен истязать их либо, если муки не приводят к покорности, убить долке месрти чреез ды-во пачели ! Вот и мы, Бром Бом, вот и мы вынуждены будем… вынуждены будем… – Говоря все это, метис приближался, одновременно нагибаясь все ниже, и вскоре очутился возле Тулаги, так что лицо с выкаченными глазами оказалось прямо перед лицом пленника. – Вынуждены будем ниспослать кару на головы ваши! – Он взмахнул рукой и нанес сильный удар в челюсть, но не Ганы, а стоящего рядом белокожего матроса со скайвы покойного Роллина Грога.

Матрос повалился на спину, и Бром Бом отвернулся от него. За те мгновения, пока он стоял рядом, Тулага успел заметить, что темные зрачки метиса необычно велики и по краям их тянется кольцо из тускло-желтых пятнышек, будто приклеившихся к радужной поверхности крошечных лепестков ржавчины. Такую картину Гана уже видел в глазах Лен Алоа. Да и манера речи Брома Бома напоминала ту, что была присуща его помощнику. Как если бы оба они еще не сошли с ума, но находились на грани безумия и, чтобы не переступить эту грань, им приходилось совершать постоянное волевое усилие, неизменно пребывать в душевном напряжении, причем они сами догадывались о своем ненадежном состоянии и в то же время не отдавали себе в нем отчета, так как загнали свою догадку куда-то далеко в глубь рассудка, а на сознательном уровне позабыли о ней.