Лев Жаков - Аквалон

После напряженных приветственных реплик они обменялись несколькими ничего не значащими официальными фразами. Монарх разлегся поперек вынесенной на балкон софы. Гостье хозяин сесть не предложил, и она, сама того не ведая, в точности повторила Диша Длога, встав возле ограждения так, чтобы оставшаяся внизу охрана видела ее.

– Ваше величество куда-то торопится? – осведомилась девушка, искоса наблюдая за толстяком. Одетый лишь в блестящие штаны из шитого золотой нитью ярко-синего атласа, он восседал перед ней, уперев ручки в покрытые складками бока.

– Дела… – неопределенно откликнулся Уги-Уги, глядя мимо нее и размышляя о чем-то своем. Казалось, что шея монарха толще его головы, хотя и голова с обвисшими щеками и тройным подбородком была немаленькой.

Из двери позади ложа вышел Камека, необычайно низкорослый онолонки, чье левое плечо было чуть уже и меньше, чем правое, а левая рука – кривоватой и ссохшейся. Подволакивая ногу, он обошел софу, склонился к монаршему уху, напоминающему оладью, и зашептал, кося равнодушно-злобным глазом на Арлею. От этого человека исходила хорошо уловимая угроза, не прямая агрессия, но некое свирепое вероломство. Стоящая почти в десятке шагов от него девушка поежилась, когда Камека возник на балконе.

Выслушав, Уги-Уги махнул рукой. Охранник попятился, спиной нырнул в двери. Как только он исчез, появилась невысокая туземка. Она держала красную подушечку, на которой стояли сапоги.

– А ты, красивая белая женщина, не хочешь ли выйти замуж за нас? – произнес вдруг Уги-Уги, и Арлея, ушедшая в свои мысли, моргнув, удивленно подняла голову.

– Что?

– Лад, ты слышала, что мы сказали.

Наложница опустилась на колени перед монархом и стала надевать сапоги на его расползшиеся темно-лиловые ступни с большими пальцами. Крупные ногти напоминали половинки янтарных раковин.

– Чтобы делить твое ложе с ней? – Поджав губы, Арлея кивнула на туземку, после чего окинула многозначительным взглядом темно-синюю тушу собеседника. – Эта девушка невелика, но втроем мы там все равно не поместимся.

Глазки Уги-Уги блеснули. Мгновение Арлее казалось, что сейчас он вскочит – что с его весом сделать было трудновато – и набросится на нее, но затем глаза потухли, а губы изогнулись в усмешке. Толстяк положил ладони на свои бока, качнул их, так что складки кожи и жировые валики пошли волнами, и сказал почти восторженно:

– Большая Рыба! Много! Нас – много, а? Это хорошо, разве ж нет? Женщины любят, когда много! Наши синие женщины ценят это, правда, Нахака? – Монарх схватил наложницу, которая надевала уже второй сапог, за свисающую на лоб челку, поднял ее лицо к себе и, насколько позволял свисающий живот, наклонился, заглядывая в глаза. – Правда, а? Лад, неси рубаху, кафтан, почему ты такая медлительная сегодня, быстрее, ну!

Она вскочила, низко кланяясь, семеня, обогнула софу и исчезла в дверях.

– Так зачем пришла? – повторил Уги-Уги, откидываясь на ложе.

– Хочу знать, какие общие дела были у вашего величества с Дишем Длогом.

– Дела? Никаких, кроме… – Он замолчал, увидев, что теперь улыбнулась она, и после паузы произнес недовольно: – Ну что еще? С чего это вдруг ты ухмыляешься, как какая-нибудь торговка базарная, обсчитавшая покупателя на два медяка? Давай, белая женщина, говори, что еще придумала, чтобы досадить Большой Рыбе?

Улыбка покинула лицо Арлеи.

– Ваше величество лжет. Общие дела были, по крайней мере, одно общее дело. Я нашла… нашла его следы в конторских книгах. Диш пытался хитрить, но такое не спрячешь. Вы владели чем-то совместно – и теперь я хочу получать ту долю, которую получал он. Поэтому…

– Бумага! – перебил Уги-Уги, и Арлея запнулась.

– Что? – переспросила она.

Вновь появилась Нахака. Когда монарх тяжело поднялся, она принялась натягивать на хозяина рубашку.

– Мы не знали пергамента или бумаги, пока здесь не появились белые, – произнес монарх презрительно. – Бумага – белая, как ваша кожа… Дети облачной Марлоки – так мы называли себя – доверяли словам и клятвам, не закорючкам на бумаге. Но пришли вы – и подчинили нас, заставили принять обычаи ваши, а тех, кто не подчинился и не принял, – убили или споили горячей водой, которую называют тростниковым пойлом. Лад! Теперь ты говоришь нам: есть общее дело, делись доходом, Большая Рыба. А мы говорим тебе: бумага. Где бумага, в которой написано, что мы с торговцем сообща владеем чем-то… плантацией, прииском, кораблями, неважно, – где бумага с печатями? Покажи – половина дохода твоя.

– Но это, скорее всего, нечто незаконное, – возразила Арлея. – Такое, чего не одобрил бы ни Рон, ни совет Королевского города, а потому…

– Прочь отсюда, – перебил Уги-Уги. – Пошла вон, девка. Нет бумаги – нет ничего. Пошла вон!!! – вдруг завизжал он, замахиваясь и обрушивая кулак на голову туземки. – Обе – вон отсюда! Большой Рыбе докладывали: ты теперь прижала других торговцев? Командовать хочешь ими? Уже ходила к тому, кто живет во дворце? Большая Рыба спешит, недосуг нам разговаривать с белой шлюхой, возомнившей, что может она управиться с такими делами… Вон, вон, вон! И больше не попадайся на глаза нам!!!

Выскочив за ворота и остановившись перед открытой повозкой, в которой приехала сюда, еще красная от возмущения Арлея уставилась пустым взглядом в ограду монаршего особняка.

– Старый хозяин ведь всегда в это время уплывал куда-то, я правильно помню? – наконец обратилась она к одному из онолонки. – Отлучался, причем на много дней, говорил, что по делам на какой-то из больших островов или на Тхай… Вы сопровождали его хоть раз?

– Нету, – покачал головой туземец. – Только до порта, дальше он пропадал куда.

– До порта, а потом… Что ты сказал? Куда пропадал?

– Не зна… – протянул онолонки и вопросительно поглядел на другого, который кивнул в ответ.

– Запрятывался от нас.

– Так! – Арлея повернулась к матросам, стоящим рядом с повозкой. – Где сейчас ваш капитан?

Эти пятеро были обычными облакоплавателями. Нанимая их вместе с Тео в порту, Арлея постаралась найти таких, которые не вызывали бы подозрений в том, что когда-то они пиратствовали или плавали на незаконном работорговце, – наоборот, выдержав спор с капитаном, отобрала людей постарше и с виду поспокойнее, производивших впечатление добропорядочное и мирное. Смолик ворчал, что он не собирается командовать трусами, что главным его делом будет охрана мирных эфиропланов от купеческих воителей и пиратов, а для этого нужны молодые отчаянные парни, умеющие без раздумий палить по врагу из пистолета и рубить саблями чужие шеи. Но Арлее вовсе не хотелось, чтобы в один прекрасный день блондин сговорился с этими «молодыми и отчаянными» и клиргон растворился бы в облачных просторах. Поэтому часть команды составляли проверенные люди с других принадлежащих торговому дому кораблей, а ту часть, которую все же пришлось нанимать, – солидные моряки, не выглядевшие головорезами.