Пирс Энтони - Воплощения бессмертия. Том 1 [Компиляция, сетевое издание]

– Я не могу просить тебя об этом, – запротестовала она. Но ей хотелось это сделать, потому что она была по-настоящему напугана.

«Я буду спать около входа, – решил Мима, внося поправку в свое намерение. – В этом нет ничего трудного».

– Как бы я желала поблагодарить тебя, принц Гордость Княжества, – проговорила девушка с явным облегчением. Они оба знали, почему она не может.

– Лучше зови меня Мима, – пропел он.

– Мима – это имя, которое тебе дали в балагане, – догадалась принцесса.

– Там ты встретил женщину, которую любишь.

«Где я был счастлив», – согласился он.

Она легла на свою большую мягкую постель с пуховыми подушками и разноцветными одеялами, а он сел у двери и уснул, как спят воины, готовый к любому внезапному вторжению. Лампу они не погасили, дабы никто не смог прокрасться незамеченным.

Вдруг Мима проснулся и вскочил на ноги. Чудовищный демон крался к постели. Малахитовый Восторг повернулась, увидела его и закричала.

Мима прыгнул, выхватывая меч из ножен, но демон беззвучно просочился сквозь стену и исчез.

Принц подошел к кровати, где лежала Малахитовый Восторг, дрожа от потрясения. Ее чувства представляли собой спутанный клубок отвращения, страха и стыда, поскольку она понимала, что обременяет Миму, несмотря на твердое намерение не причинять ему больше беспокойства.

Он подошел, сел на кровать и обнял ее. «Невинности свойственно страшиться зла», – успокаивающе подумал Мима. Сам он, безусловно, не испытывал никакого страха, разве что омерзение к себе, так как позволил этой твари проникнуть в спальню. Ведь он был на страже, разве нет?

Девушка всхлипывала у него на плече. Но вскоре, почувствовав бесстрашие Мимы, успокоилась.

– Я… я прошу прощения за свою слабость, которая доставляет тебе столько хлопот. Я вовсе не хотела…

«Знаю». В Замке не было места притворству; ее страх был неподдельным, а его бесстрашие – искренним. Их обучали разным вещам.

– Ведь именно это и должен сделать Замок, – сказала она. – Бросить нас друг другу в объятия…

– Здесь нет любви, – ответил Мима. – Так я мог бы держать испуганного ребенка.

Его слова еще пуще смутили принцессу, тем более что она не могла этого отрицать.

– Ну и пусть я буду ребенком, – согласилась она. – Мои слабость и унижение открыты для тебя, и я заслуживаю презрения.

«Ты не выказала презрения, когда я заикался», – напомнил Мима.

– Но с заиканием ты ничего не можешь поделать!

– А ты ничего не можешь поделать с этим.

Девушка помолчала, задумавшись.

– Я не выказала презрения, потому что не чувствовала его, – медленно проговорила принцесса. – Но если бы вдруг почувствовала, то теперь изменила бы свое мнение. Ты смелый мужчина и добрый.

«Я принц. Я такой, каким меня обучили быть».

«Смелости – да, обучили, – подумала она в ответ, – однако не доброте».

«Наилучший правитель тот, кто смягчает правосудие милосердием», – отозвался Мима, вспоминая, чему его учили.

«В тебе милосердие сильнее, нежели ему надлежит быть».

Он знал, что это правда. Мима овладел всеми телесными способностями, необходимыми для исполнения его обязанностей, но не чувствами. Если бы он обладал должной твердостью, его бы не тронула судьба наложниц, которых он отверг, или раболепство офицера, доставившего его обратно. Он был слаб, и отец, Раджа, виртуозно играл на этой слабости.

– Ах, Мима! – воскликнула принцесса, прочитав его мысли. – Я и не знала!

«Тебе и не следовало знать. Разве на тебя не оказывали такое же давление, чтобы ты прилетела сюда?»

– Ну, не совсем. Отец просто взял да отправил меня в Замок. У меня не было выбора!

«Ты женщина, – согласился он. – Принц может уступить; принцесса обязана подчиниться».

– Физически, – уточнила она. – Но мое сердце принадлежит только мне.

«Или тому, кого ты любишь».

– Да, – подтвердила принцесса.

И тут нечаянно Миме открылась еще одна сторона ее смущения – у принцессы не было другой любви. Тот человек, который интересовал ее, ни в коей мере не был ровней Миме, да и принцем не был. Этот интерес за последние несколько часов испарился, словно утренняя роса. Она противилась приезду сюда просто потому, что не хотела быть пешкой в чужой игре, отданной какому-то мужчине для укрепления политического союза. Она же не наложница!

«Я никогда и не думал о тебе как о наложнице!» – мысленно заверил ее Мима.

– О, как бы мне хотелось держать свои мысли при себе! – застонала принцесса. – Все мои секреты так и сыплются из меня!

«Твои секреты тебя очень красят», – успокоил он.

– Лучше бы я лежала перед тобой обнаженной!

Она уже стояла голая перед ним, когда мылась. Тем не менее Мима совершенно точно понял, что она имела в виду. Женщина гораздо в большей степени, чем мужчина, создание, состоящее из лакомых тайн, сокровенных мест, и обнажать их – жестоко.

– Спасибо, – сказала она.

«Ляг. Усни. Я буду начеку».

– Демона вызывает наша разъединенность, – проговорила принцесса. – Обними меня и засни сам – тогда демон не явится.

Сущая правда. Эта тончайшая личностнейшая сеть Замка опутывала и раздражала Миму, но он не видел способа вырваться из нее.

Они легли рядом, она – в ночной рубашке, он – в дневной одежде, с мечом на поясе.

«Завтра мы бежим отсюда», – твердо решил Мима.

– Завтра, – подтвердила принцесса. И они тихо уснули.

Когда утром они проснулись, Мима отвернулся, пока Малахитовый Восторг одевалась; затем они пошли в апартаменты Мимы, где отворачивалась уже она, когда он переодевался в чистое. Но это вряд ли имело значение: полная открытость их мыслей и чувств делала физическую скрытность бессмысленной.

Позавтракав, они пошли прогуляться к тихому озеру. «Дважды два – четыре, – напряженно думал Мима. – Дважды четыре – восемь». Такое упражнение хорошо отвлекало от всевозможных других мыслей.

Сначала Восторг поглядывала на него подозрительно, потом кивнула. Она была весьма сообразительна. «Дважды три – шесть, – считала девушка, снимая платье. – Дважды шесть – двенадцать».

Иногда их вычисления вклинивались одно в другое, мешая сосредоточиться. Тогда они просто начинали считать снова, покуда опять не сбивались.

Раздевшись, молодые люди вошли в воду и поплыли к дальнему берегу. Мима не решился прямо спросить Восторг, умеет ли она плавать, потому что это могло выдать его намерения. Было ясно, что плавает она очень хорошо; более того, девушка выглядела особенно мило, загребая воду рядом с Мимой. Он вспомнил русалку в чане, – но Восторг была куда красивее полущуки.

«Дважды двадцать четыре – сорок восемь!» – напряженно думала Восторг, напоминая Миме, чтобы он не отвлекался от своей арифметики. Он почувствовал себя виноватым.