Джена Шоуолтер - Темная ночь

– Парис! Аэрон! Рейес! – Звук его голоса эхом отдавался от стен. – Люсьен! Торин!

Не дожидаясь, когда кто-то откликнется, воин вернулся к постели и взял девушку за руку так, что их пальцы сплелись.

– Как я могу облегчить твою боль?

– Не уходи, – чуть слышно выдохнула она.

От углов ее рта разбегались красные прожилки. Яд распространяется?

– Не переживай, я никуда не уйду, – пообещал Мэддокс. Больше всего на свете он желал забрать ее боль себе. Что такое для него еще толика страданий? Капля в море. Зато она… Что она для него? Ответа на этот вопрос у него пока не было.

Девушка со стоном схватилась за живот, перевернулась на бок и свернулась в клубок. Свободной рукой Мэддокс заправил ей волосы за ухо, которое по-прежнему ничего не слышало из-за натекшего туда вина.

– Что еще я могу сделать?

– Не знаю. – Она глядела на него остекленевшими глазами. – Я… умру?

– Нет! – воскликнул Мэддокс. Он не собирался кричать, но получился даже не крик, а звериный рев. – Нет, – повторил он более мягко. – Это я виноват, и я все исправлю.

– Ты… нарочно?

– Конечно нет.

– Тогда как? – прошелестела она и снова застонала.

– Нечаянно, – ответил он. – Это вино не годится для людей.

Ничего не ответив на его слова, она вдруг резко поднялась на кровати, зажав рот рукой:

– Меня сейчас… вырвет.

Мэддокс вскочил с кровати, схватил пустую миску из-под фруктов и подставил ее девушке, которую, едва она успела свеситься с постели, тут же вывернуло наизнанку. Свободной рукой он придерживал ей волосы, чтобы они не запачкались.

«Интересно, рвота – это добрый знак или нет?» – спрашивал себя он.

Эшлин повалилась обратно на матрац, а в комнату вбежали Рейес и Парис. Оба воина выглядели растерянно.

– Что случилось? – выпалили они в один голос.

Сеть морщинок вокруг глаз Париса стала еще гуще. У Рейеса кровоточили руки, одна из которых заметно опухла. Обеими руками он сжимал по клинку, готовый ринуться в бой. Увидев распростертую на постели девушку, он растерялся еще больше.

– Помочь тебе ее прикончить? – спросил он.

– Нет! Вино… амброзия, которую добавляет туда Парис. Я дал ей его. – В голосе Мэддокса явственно звучали вина и отчаяние. – Спасите ее!

Хотя Парис держался ровно, было заметно, что его пошатывает.

– Я не знаю как.

– Но ты должен! Ты проводишь тучу времени среди людей! – крикнул Мэддокс, едва сдерживая рвущийся из груди рев. – Скажи, как помочь ей!

– Извини, но я не знаю, – повторил Парис и потер бровь тыльной стороной ладони. – Я никогда никого не угощал нашим вином.

– Иди к другим смертным и узнай, что нужно делать. А если они не знают, то пусть Люсьен перенесется в город и найдет врача, – заявил Мэддокс, ведь из всех воинов только Смерть мог перемещаться в пространстве силой мысли.

Рейес кивнул и резко повернулся.

Но Парис сказал:

– Извини, Мэддокс, но я на пределе. Мне нужен секс. Я услышал твой крик, когда уже был у входной двери, и прибежал. Мне как можно быстрее нужно в город, иначе…

– Я понимаю.

– Я зайду к вам, когда вернусь.

Нетвердой походкой Парис двинулся прочь и скрылся за углом.

– Мэддокс, – снова простонала Эшлин. Пот ручьями лился у нее по вискам. Кожа по-прежнему отливала синевой и казалась до того бледной и прозрачной, что сквозь нее проглядывали мельчайшие венки. – Расскажи мне… какую-нибудь историю. Что-нибудь… чтобы отвлечься… от боли.

Девушка снова закрыла глаза, и тени от ресниц легли ей на щеки.

– Тсс, красавица. Тебе вредно столько разговаривать.

Мужчина убежал в ванную, опорожнил и вымыл миску из-под фруктов и смочил одно из полотенец, захватив и то и другое с собой. Девушка лежала с закрытыми глазами, и он подумал, что, может быть, она уснула. На всякий случай поставив миску возле кровати, он склонился над Эшлин и стал вытирать ей лицо. Оказалось, что она не спит. Воин опустился на край постели, соображая, о чем бы рассказать.

– Почему твои друзья… закололи тебя?

Мэддокс никогда не говорил о своем проклятии даже с теми, кто страдал бок о бок с ним. «Тем более не стоит обсуждать его с Эшлин», – думал он. Однако никаким доводам рассудка было его не остановить. Видя, как она морщится от боли, он готов был пойти на что угодно, лишь бы отвлечь ее.

– Они закололи меня, потому что были должны. Как и я, они прокляты.

– Это… не объяснение.

– Еще какое объяснение.

Несколько минут прошли в молчании. Эшлин начала поскуливать, точно готовясь к очередному свиданию с миской. Мэддокс подумал, что она заболела из-за него и он должен позаботиться о ней, дать ей все, чего она заслуживает. Мужчина разомкнул уста, и из них мерной рекой полилась история его жизни:

– Слушай мою историю, красавица. Я бессмертный и живу на земле, кажется, с начала времен.

Пока он говорил, тело Эшлин заметно обмякло, мышцы расслабились.

– Бессмертный, – повторила она, будто пробуя это слово на вкус. – Я знала, что ты не просто человек.

– Я никогда не был просто человеком. Я воин, которого создали, чтобы охранять царя богов. Долгие годы я служил ему верой и правдой, помогал удерживать власть, защищал даже от его собственной семьи. Но он считал, что я недостаточно силен, чтобы охранять главную его ценность – ларец, сложенный из костей мертвой богини Угнетения. Нет, он приказал это женщине. Она была первоклассной воительницей, но моя гордость была уязвлена. – К его удовольствию, Эшлин лежала спокойно. – Желая доказать Зевсу, что он не прав, я помог украсть ларец и выпустил на волю заточенных там демонов. И в наказание царь богов вселил одного из них в меня.

Мэддокс протянул руку и нежно погладил живот девушки, надеясь, что от этого ей станет легче. Она тихонько вздохнула. Ему показалось, что с облегчением.

– Демон. Я так и думала.

Воин вспомнил, что тогда, на лестнице, она так и говорила. Он до сих пор не мог понять, почему она не пыталась скрыть свою осведомленность.

– Но ты хороший. Иногда бываешь, – добавила Эшлин. – Поэтому у тебя меняется лицо?

– Да, – ответил Мэддокс, а сам с удивлением подумал: «Она считает меня хорошим?»

Преисполненный удовольствием, он продолжил рассказ:

– Я хорошо помню то мгновение, когда в меня вселился дух. Было такое ощущение, что часть меня умерла, освобождая пространство для кого-то другого, в разы более сильного, чем я.

Тогда Мэддокс впервые в жизни понял, что такое смерть, еще не догадываясь, насколько много ему вскоре предстоит узнать о ней.

Эшлин издала еще один тихий вздох. Воин не был уверен, понимает ли она то, о чем он рассказывает. По крайней мере, она не плакала, не металась по кровати от боли.

– На какое-то время я утратил контроль над собой, своим сознанием и телом и во всем подчинялся демону, который толкал меня на… – «…зло всех видов и мастей», – закончил он про себя. Кровь и смерть, дым и пепел, картины полного запустения предстали его мысленному взору.