Дарья Зарубина - Избранники Смерти

— Да я покатаюсь, матушка, да верну. Не жалей для доброго дела. Кабы ты вызволила князя Владислава, так он уж все бы одним движением мысли разрешил, а мне, старику, простому словнику, тащиться в ночь, в дальнюю дорогу…

— Да на чужой повозке, — в тон ему проговорила Ханна. — Выпрягай-ка, батюшка, пока я хозяина не позвала.

— И что тебе не спится, бабе, — нахмурился словник. — Там человек погибает. А ты колес жалеешь да старую клячу, которая к осени сама издохнет.

— Сам-то ты старая кляча, батюшка, — улыбнулась его словам лекарка, а потом спросила обеспокоенно: — Врешь или правда человек гибнет?

— Закраец в ловушку попал. Деревенских от разбойников спасал, да сам не спасся, в плен попал. Топи его хотят скормить.

Ханна прижала ладонь ко рту.

— А если это на вас ловушка? Если сами пропадете?

— А мы по краюшку, матушка-лекарка. Дашь нам лошадку, мы поедем да тихонько поглядим. Как мышки. Если ловушка, так и носа не сунем. А если не вернемся, так ты знаешь, как быть. Найди чернявого, да и сунь ему в руку волосяное колечко. Как коснется — так Владислав и воротится.

— Опять ты за свое, старик! — рассердилась Ханна. — Бери подводу да проваливай. И… если вытащите закрайца раненого, везите сюда. Борислава Мировидовича я уговорю, выходим, спрячем.

Словник поклонился. Кряхтя, отворил ворота, вывел повозку на улицу. Агнешка, ступая босыми ногами по холодной земле, спустилась с крыльца, помогла ему затворить створки.

— Храни тебя Землица, дедушка, — сказала уже совсем ласково.

Колеса зашуршали вниз по улице. Агнешка постояла еще, прижавшись лбом к воротине. Ночь дышала мерно, словно спящая лошадь, всхрапывала во сне, смаргивали далекие звезды.

— Ведь он вор, Ягинка, а ты его пожалела. Всех-то убогих ты жалеешь.

От звука знакомого голоса Агнешка вздрогнула, налегла на створку ворот, чтобы захлопнуть да запереть, но Иларий был сильнее, вошел на двор, удержал ее за руку.

— Не уйдешь, закричу, — пообещала лекарка сорвавшимся голосом.

— Кричи. Теперь уж ты от меня никуда не денешься, Ягинка. Долго же я искал тебя, лисичка.

Голос Илария отзывался в груди Агнешки щемящим теплом.

— Нет здесь твоей лисички, Иларий. Ханна я теперь, чернская лекарка. Умерла Агнешка, когда ты через нее силу тянул. Помнишь ли?

— Все я помню, Ягинка. Каждый миг. Это ты забыла. Вот здесь ты у меня, — Иларий приложил пальцы к сердцу. — И здесь. — Коснулся алого клейма на лбу.

Агнешка посмотрела на алый знак, опустила глаза, вырвала руку из цепких пальцев мануса, скрестила на груди, коснувшись надетого на палец колечка из волос. Захлестнули вина и стыд.

Иларий тоже заметил колечко. Потянулся к нему.

— Помнишь, лисичка моя, все помнишь. Пойдем со мной. До конца дней прощения у тебя стану просить, что ты столько времени скиталась, нашего сына выносила, выстояла против Чернца…

— Не твой это ребенок, Иларий. И никуда я с тобой не пойду! Поверила тебе раз — хватило на всю жизнь! — вскрикнула Агнешка. В доме пробудились, послышались шум, голоса.

Очнулся от заклятья спавший на крыльце Проходимец, бросился с лаем на мануса.

— Прошка, негодяй, не узнаешь? — заговорил с ним Иларий, но в гончака словно бес вселился. Он рычал, оскалившись, и надвигался на молодого мага.

Иларий выскочил за ворота, прикрыл створку, из-за нее продолжая уговаривать пса. Агнешка взбежала на крыльцо.

— Повозку увели, батюшка Борислав! — запричитал кто-то из слуг.

— Спроси меня у Христины, лисичка. Так просто не отступлюсь я. Мой это сын. И ты моя. Надо будет — силой заберу.

Иларий, рассердившись, ударил ладонью по воротине и ушел.

Агнешка, трясясь всем телом, на подгибающихся ногах вошла в дом, дрожащими пальцами стащила с руки волосяное колечко, сжала в кулаке.

— Бежать…

— Бежать надо. Младенца в охапку и прочь. Прочь из проклятой Черны. Из города, из удела. Схорониться в лесах, пока не подрастет Мирек. Взять с собой Илария, лекарку Ханну да пару верных дружинников…

Агата закусила губу, чтоб не разреветься.

Сказал Иларий, что собирается Якуб ей на подмогу, да только уж который день нет вестей от сына, зато что ни час приносят вести о том, что бесчинствуют на границе какие-то нелюди в плащах с бяломястовскими гербами.

Хуторские кабаны Збигнева через реку переправились и взяли одну из прибрежных деревень, а Агата даже и названия ее не запомнила. Госпожа. Властительница.

Не будет войны. Нечем Черне воевать. Гжесь стягивает дружину к столице, да только если со всех сторон пойдут, в кольцо возьмут, не выдержать Агате одной, без помощи Якуба. Многие ратники погибли в деревнях. Хоть и сильные маги, отважные, а как выдержать, когда на двоих — два десятка разбойников с боевыми посохами, наговоренными книгами, поясами, кольцами…

Прав был старик. Слишком долго ждала Агата помощи от сына, его приезда. Медлила. Показала слабость. Горожане потекли из города, не стало житья от охотников до легкой деньги — плети они не боятся. Да еще и кричат на всех углах дураки-ясновидцы: «Война будет, война». С горожанами в более спокойные княжества потянулись и маги, что были на неполном гербе, а за ними и те, кто был на гербе у Владислава и кого не успела она привести к присяге, боялась выносить к магам больного младенца-князя.

Упустила, промедлила, погубила и себя, и внука. Старый Бозидар, ближайший сосед, сказал, что даст магов, да только не золотом за них просил, а настоями от топи: люто терзала его удел проклятая радуга. Но оказалось, что пусты запасы настоев и сварить больше некому.

«Бежать», — трепетала в голове единственная мысль. Бежать к Якубу, а если не получится схорониться в Бялом — куда угодно, хоть в Закрай, лишь бы из Черны, со всех сторон занимающейся пламенем разбоя и смуты.

Агата заставила себя распрямить спину, заглушила усилием воли пугающую мысль.

У города крепкие стены, затворим ворота и выдержим любой удар. Добра в Черне хватит.

— А если осада? Долго не высидят чернцы. Привыкли под Владовой рукой к довольству и сытости.

Тадеуш посмотрел на Збигнева. Хозяин Хуторов, коренастый, приземистый, не зря носил на гербе кабана. Сам был на расправу крут и уверен в том, что упрямством можно возместить недостаток ума и расчета.

— А сами мы не отощаем у них под стенами? Вытянут Бялое и Хутора осаду после зимы-то? Выманить их надо за стены, Збигнев. Заставить принять открытый бой. У нас и магов больше. И конники сильнее.

— Жаль без Милошевых мечей, — поскреб пятерней бороду кабан.

Тадеуш усмехнулся. Не удержал Милош лесных братьев, когда зазвенело в суме бяломястовского гонца золотишко. Тадеуш отдал разбойникам охотничий дом Казимежа — пусть грабят и веселятся, не жаль. Лишь бы не забывали, с которой стороны за меч браться.