Урсула Ле Гуин - Всегда возвращаясь домой. Книга 1

– Я же твоя дочь!

Он подошел ближе и взял мои руки в свои. И тут я зарыдала в голос. Мимо нас по дороге прошли с полей домой несколько человек, и один из них сказал:

– Значит, ты все-таки вернулся, мужчина из дома Высокое Крыльцо! Хороший же день ты для этого выбрал.

Я сдержала рыдания, и мы с отцом пошли вверх по склону холма, вдоль террас виноградников, откуда были видны первый ряд домов Синшана и поля, залитые полуденным солнцем. Лето в тот год было жаркое, засушливое. Лесные пожары пылали за северо-восточными вершинами, и порой было не продохнуть от запаха дыма и гари, и в дымном мареве гряда холмов на северо-востоке казалась серо-голубой ленточкой в серо-голубом небе.

Отец сперва решил, что я поранилась, и пытался выспросить у меня, что случилось. Но я не могла рассказать ему всего, что случилось за это время. И сказала только, что поссорилась с бабушкой.

Он уже немного подзабыл наш язык и с трудом подыскивал слова. Я наблюдала за ним. На лбу у него появились залысины, так что лицо стало как бы еще длиннее, и выглядел он очень усталым, но показался мне еще шире и выше, чем помнилось, хотя сама я за это время успела подрасти и превратиться из ребенка в девушку.

– Я пришел, чтобы поговорить с Ивушкой, – сказал он.

Я только головой покачала. Слезы вдруг снова потекли у меня по щекам, и он, увидев это, решил, что Ивушка умерла, и даже слегка застонал.

– Нет-нет, она по-прежнему с нами, в Доме Синей Глины, – поспешила я успокоить его, – но только она больше не Ивушка; она взяла свое первое имя – Зяблик.

– Она что же, замуж вышла? – спросил он.

– Нет, – сказала я, – она никогда не выйдет замуж. И никогда не станет говорить с тобой.

– Я никак не мог прийти раньше, – сказал он. – Ты это понимаешь? Мы вынуждены были отвести армию не на Побережье Амаранта, а далеко на север. – И он рассказал мне, где был, назвал множество таких мест, о которых я даже не слышала, и снова повторил: – Я никак не мог прийти тогда, когда обещал. Я хочу ей все это сказать.

Я снова покачала головой. Но выдавить из себя сумела только одно:

– Она все равно не станет говорить с тобой.

– Да и правда, с какой стати ей говорить со мной теперь? – сказал он безнадежно. – Глупо было вновь возвращаться сюда.

Я почувствовала, что он вот-вот уйдет навсегда, и закричала что было сил:

– Но ведь я же с тобой разговариваю! Я ждала тебя, ждала! Я ждала, когда ты вернешься!

И он отвлекся наконец от своих мыслей и внимательнее посмотрел на меня, потом назвал меня по имени: Северная Сова.

– Я уже не Северная Сова, – возразила я. – Я больше не ребенок. Я вообще никто. У меня даже имени нет. Я дочь Кондора.

– Да, ты моя дочь, – подтвердил он.

И я сказала:

– Я хочу пойти с тобой.

Он сперва не понял, что я имела в виду, потом изумился:

– Но разве мне позволят сделать это? Они же непременно станут тебя удерживать. А я должен уходить не сегодня, так завтра. Они ни за что не отпустят тебя неведомо куда.

– Я уже взрослая, – твердо сказала я, – и сама принимаю решения. Я пойду с тобой.

– Но ты же, наверно, должна спросить людей из своего Дома?

– Им я скажу о своем решении. А спрашивать я должна только тебя одного! Возьмешь меня с собой?

Больше всего на свете мне не хотелось, чтобы он шел к дому Высокое Крыльцо, к моей матери. Я словно старалась собою подменить ее. Тогда я этого еще не понимала, но бессознательно действовала именно так. Отец некоторое время раздумывал, глядя через Долину на далекую Гору Души – вулкан с ровной плоской вершиной. Дымок над ней был слабо окрашен в розовый цвет. Наконец он сказал:

– Мне, наверно, нужно все-таки попросить Ивушку отпустить тебя со мной. А это действительно правда? То, что она не станет говорить со мной?

– Это правда, – искренне откликнулась я.

– И правда, что ты ждала меня? – сказал он, снова внимательно на меня гладя.

– Дай мне имя, – потребовала я.

Он понял не сразу, но потом надолго задумался и наконец проговорил:

– Хочешь такое имя: Айяту?

– Хорошо, отныне мое имя Айяту, – сказала я.

Я тогда даже не спросила, что значит это слово; для меня в тот миг оно означало доброту отца и мою собственную свободу.

Уже потом, когда я научилась говорить на его языке, я узнала, что айяту означает примерно «удачно родившаяся женщина» или «женщина, рожденная быть выше других». Это имя часто давали в семье моего отца. Его же собственное имя было Тертер Абхао, и, приняв имя своего отца, как то делают дочери и сыновья настоящего мужчины, принадлежащего народу Кондора, я стала теперь Тертер Айяту.

– Когда вы отправляетесь? – спросила я отца.

Вместо ответа он спросил:

– Ты умеешь ездить верхом?

– Да, на осле, – сказала я. – А раньше я часто ездила вместе с тобой на твоем коне.

Он снова долго смотрел на крыши домов Синшана, потом сказал:

– Верно. Во время всех последних войн я вспоминал об этом. Много, много раз вспоминал. Маленькую девочку, что сидела передо мной в седле. И те дни здесь, в Долине, – это лучшие дни моей жизни. И не повторятся больше никогда!

Я молчала, и он сказал:

– Я приведу тебе лошадь. Встретимся на восходе солнца, послезавтра. Здесь. – Он указал на мост, где мы с ним встретились. – А в этот город я не пойду! – вдруг вырвалось у него. Его печаль и любовная тоска превращались в гнев и желание поскорее уйти. Он проделал долгий и трудный путь, надеясь увидеть свою жену, но так и не пошел повидаться с нею. В течение своей долгой жизни потом я часто вспоминала, как мы сидели с ним тогда на склоне холма, и все пыталась понять, почему мы говорили и вели себя так странно. Мы оба словно были больны, и болезни наши говорили за нас друг с другом. Мы вроде бы должны были выбирать сами, однако выбор совершался без нашего участия. Я льнула к нему, хотя более сильной из нас двоих была именно я.

– Скажи им, что собираешься уехать со мной, – проговорил он. – Если они позволят это тебе, сразу же уходи из дому. Отправляйся в свою хейимас. Учти: это будет долгое путешествие, и ты, может быть, много лет не сможешь побывать здесь, дочка.

Он был прав, и я поступила так, как он мне велел. Через день, едва лишь забрезжил рассвет, бабушка отправилась в нашу хейимас со мной вместе. Мы наполнили бассейн водой и спели песнь Возвращения. Она синей глиной с берега Ручья Синшан нарисовала знаки хейийя-иф у меня на щеках. Мы с ней вышли из хейимас, когда в небе уже полыхала заря. Мать ждала нас на центральной площади вместе с Утренним Жаворонком и Сверчком. Все они пошли к мосту со мной вместе; однако на этот раз мы не стали приседать на корточки, мочиться и смеяться перед прощанием, потому что Кондор уже ждал меня верхом на своем огромном коне. Те, кто провожал меня, остановились у начала моста. Я быстро обняла их всех и побежала по мосту к отцу. Он смотрел на мою мать, но она отвернулась и на него даже не взглянула. Потом он помог мне взобраться на лошадь, которую привел для меня, и мы отправились в долгий путь через поля Синшана.