Танит Ли - Белая Ведьма

– Вот этот очень сильный, – заметил надсмотрщик, помяв меня, как густое тесто.

Барабанщик сказал безразлично:

– Они не долго тянут, надсмотрщик, даже сильные.

Где-то один из гребцов во сне невнятно попросил пить. Раздался треск цепа. Ближайший успокоитель засмеялся.

Следующим осмотрели Длинного Глаза, и были сказаны те же слова. Будь перед ними строй в пятьдесят потенциальных гребцов без сознания, нет сомнения, они все повторяли бы одно и то же: «Этот сильный. Даже сильные недолго протягивают».

Два успокоителя подняли меня. Они обращались со мной без всякого интереса, так как я был не совсем в сознании, не совсем живой, не совсем восприимчивый, и любовь между нами еще не началась. Больше всего они любили крепких, упрямых рабов, которые взвивались от ударов цепа, закованные в кандалы, пытались бороться, освободиться и убить палача даже без всякой для себя пользы.

Весьма скоро они нашли для меня свободное место.

Под скамьей лежал мужчина в цепях, во сне его грудь вздымалась со ржавым скрипом.

Вонь от скамеек была густой, как слизь в ноздрях.

Успокоитель наклонился, укрепляя железки на моих ногах и примеряя ноги к скамье. Обе конечности были прикованы. Позднее железный пояс соединит меня с самим веслом.

Прежде чем уйти, один из успокоителей ударил меня по спине так, чтобы я, проснувшись, вкусил прелести своей новой жизни. Я быстро приходил в себя и, сконцентрировавшись, тут же залечил след от удара, чего он в темноте не заметил.

Кандалы были из закаленного синего железа, в северных землях его называют алькумом. Я осторожно ощупал их, как всегда раздумывая, смогу или не смогу. И наручники открылись, как будто они были из теплого воска. Лежа под скамейкой, я засмеялся тихонько, радуясь своему магическому умению, и звук смеха, незнакомый человеку рядом со мной, моему совесельнику, разбудил его.

Судя по его крикам, ему снились страшные сны, он тонул в холодных морях, затянутый в кишку погружающегося корабля, из которой не выбраться. Он был симейз, изжелта-бледный, со свалявшимися, как шерсть, черными волосами представителя «старой» крови. Ему осталось жить едва ли год. Приходя в себя, он смотрел на меня со злобным сочувствием, сожалея, что другой должен был разделить его участь, и вместе с тем радуясь этому.

– Удачи не было с тобой, – обратился он ко мне на арго южных торговых путей, этот язык включал немного масрийского, немного хессекского, понемногу еще из десяти южных языков. – Тогда она, наверное, с тобой. Как тебя зовут?

– Меня зовут, – повторил он. Он закашлялся и сплюнул, чтобы прочистить легкие. – Когда-то меня звали Лайо. Где они тебя поймали? – спросил он не из любопытства, а лишь следуя ритуалу, по которому новая жертва должна быть расспрошена.

– Они меня не поймали, Лайо. Смотри, – я показал ему оборванные цепи на моих ногах. Железо казалось оплавленным.

Он взглянул и опять закашлялся, прежде чем сказать:

– Ты подкупил их, чтобы они не приводили тебя в порядок? А то они опять сделают это.

Пальцами я поднял кусок цепи, она распалась перед его глазами. Он моргнул, пытаясь понять, в чем дело.

– Ты хочешь быть свободным, Лайо?

– Свободным? – спросил он.

Он посмотрел на меня, потом на кусок цепи и снова начал кашлять. – Ты болен, – сказал я ему. – Через два месяца у тебя откроется кровотечение в легких.

Что-то прошло по его лицу, мысль о весле в бескрайнем море; его ребра были сломаны, боль в груди рвала ее на части, как тряпку. В его взгляде мелькнул и угас испуг. – Смерть – не чужая нам. Пусть приходит. Ты – смерть?

Я потянулся и положил руку на его живот. Болезнь свернулась, как змея, которую прижали палкой. Он задохнулся, сбился с дыхания и в ужасе отпрянул от меня, ахнул и закрыл лицо ладонями.

– Скажи, что ты чувствуешь, – сказал я ему.

И тут он ответил спокойно:

– Ты – бог. – Который из них?

– Каким назовешься.

– Зови меня Вазкор, – сказал я.

– Что ты сделал со мной?

– Я вылечил твои легкие.

– Освободи меня, – сказал он. – Освободи меня и можешь распоряжаться моей жизнью.

– Спасибо. Ты предлагаешь то, что я и так возьму.

Он держал ладони у лица. Это был ритуальный жест – уничижение перед Необъятным.

– Притворись, что между нами ничего не было, – сказал я. – Позднее ты освободишься.

Он откинулся назад, ослабленный током целебной силы, протекавшей сквозь него. Мне было странно заниматься магическим исцелением, не чувствуя ни жалости, ни сострадания, которые раньше двигали мною.

Теперь я был осторожен и ничего больше не делал. Вскоре успокоитель обнаружил меня на том же месте, раскованного. Он кликнул одного из своих приятелей. Затем пришел надсмотрщик и заорал, как плохой актер, что им надо было лучше смотреть, прежде чем заковывать человека в ржавые цепи.

Я искоса смотрел, как они принесли цепи и проделали всю работу снова.

Лайо засмеялся и получил цепом по шее.

Немного погодя поступил приказ капитана опустить весла на воду.

«Иакинф Вайн-Ярд» поворачивал домой.

Теперь – на юг, не на восток. Как я помню из видения, посетившего меня на острове, корабль был судьбой, которая привезет меня прямо к нужному месту. Я найду ее на юге, возможно даже в этом городе, который они называют Бар-Айбитни, где поклоняются богу огня. Что она делала там? Или, чтобы найти Уастис Перевоплощенную, мою мать, мне потребуется двигаться дальше?

Погруженный в раздумье, я не сделал никакой попытки уклониться от весла. Мне было достаточно знать, что я могу освободиться в любую минутку. Кроме того, я был молод и горд и верен клятве мести. Каким-то образом это настроение подходило к тем огромным, вспарывающим воду взмахам, которые совершали лезвия из железа и дерева.

В работе с веслом ваше тело принимает участие от лодыжки до паха, от паха до черепа, только ступни отдыхают, да и то не всегда. Мальчик, приставленный к веслу, когда он еще растет, освободится – если только он когда-нибудь освободится, – с телом жабы – обширной грудной клеткой и короткими и толстыми шлепающими ногами гоблина. Тут и там в Бар-Айбитни вы можете видеть таких людей, выживших после кораблекрушения или пиратского налета.

Тяжелый труд был мне нипочем. Я мог бы один держать это громадное весло, да еще и размахивать им, что я позднее и сделал.

В этот момент подошел успокоитель, чтобы проверить мои кандалы. Они были целыми, неповрежденными. Он хмыкнул, отступил на шаг и для забавы замахнулся цепом. Я обернулся и заглянул в его зрачки.

– Знай, собака, как подбирать змей.

В его глазах молнией мелькнул страх. Он почувствовал, как плетка зашевелилась в руке, и с криком ее уронил.

– Бедный пес, – сказал я. – Заболел. Пойди поблюй, собака, пока не просохнешь.