Танит Ли - Белая Ведьма

Купцы со своими домочадцами, шлюхи в мишурных одеяниях, полукровки и чистые масрийцы кидались друг па друга в попытке вырваться уже не только с Вселенского базара и Янтарной дороги, где путь преграждали запертые ворота, но и из тисков, образовавшихся у Стены Храгона. Люди пытались даже взобраться на стену и падали на тех, кто стоял внизу.

В это время от искр за спинами толпы загорелись роскошные бордели и гостиницы, расположенные вокруг базара, а хессеки неумолимо приближались. На Янтарной дороге их было почти четыре тысячи, а еще три тысячи откололись, чтобы вторгнуться в Бар-Айбитни с юга. Некоторые переплыли на своих папирусных лодках и причаливали у подножия Пальмового квартала, где их пока еще не обнаружили. Несмотря на такие маневры, у них не было настоящею плана наступления, распределение их сил было случайным и оттого еще более ужасающим. Они нападали всюду, куда их приводил гнев, – мужчины и женщины, старые и молодые, затопившие масрийские улицы и поджигавшие их, как они мечтали.

Волны паники поздно достигли Малинового дворца. За его высокими пурпурными и черными стенами джерды чувствовали себя в безопасности, занимаясь плетением мелких интриг, беспечно относясь к своим обязанностям; они не были готовы к тому, что случилось. Император тоже был тяжел на подъем. Трудно было представить себе, насколько беспомощным он оказался перед своим народом. Он не поверил рассказу о восстании в Бит-Хесси, несмотря на то, что видел пылающее небо и слышал звон колоколов. Казалось, что Небесный город на своей высоте удален от всех этих дел. Наконец, он заволновался и выслал один из своих джердов, какую-то тысячу человек. Он также послал за своим писцом и отправил Сорему короткое письмо. Оно гласило буквально следующее: «Джердат, мы были разбужены волнениями в нашем городе. Что, Цитадель еще спит?»

Сорем уже был одержим стремлением скорее привести в готовность джерды гарнизона и выслать их на помощь Торговому городу. Мы провели последний быстрый совет, дополнительный, Малмиранет присутствовала на нем и делала замечания, достойные мужчины. На совете она, вместе с Аштортом, Бэйлгаром и остальными умоляла его подождать. Взяв письмо императора, она разорвала свиток пополам и сказала:

– Теперь он вспомнил, что у него есть сын, командующий людьми. Вот что потребовалось ему, чтобы вспомнить.

Когда Сорем закричал, что пока он сидит здесь сложа руки, горят корабли в порту, она ответила со всей страстью:

– Пусть горят. Ты двадцать лет горишь из-за них.

Мы расставили наблюдателей на всех главных улицах, через определенные промежутки времени они приезжали с новостями. Мы не могли выступить, не зная точно, каковы силы хессеков и куда они наконец решили бросить эти силы. В мой план не входило выскочить этакими героями и все потерять. Бит-Хесси умрет этой ночью, и ошибок быть не должно.

Наблюдая за Соремом, страдающим, с побелевшими губами, я подумал, отбросив дружбу и честь, хотя я вполне мог назвать его своим братом, что он все-таки глупец. Она была больше принцем, чем он. С честолюбием, которого не было у него, она имела больше прав на трон. Малмиранет оставалась в мужской одежде, грива ее черных волос разметалась по плечам; она стояла на северной стене Цитадели, зловещее небо освещало ее красным; одной рукой она обнимала бронзовую девушку Айсеп, которая, казалось, была взволнована, как и она. Айсеп стояла, подавшись вперед, ее глаза были яркими и жестокими, а губы полуоткрылись навстречу дымному ветру. Насмет, любительница удовольствий, испуганная и возбужденная одновременно, всхлипывая, пила вино из чаши, чтобы отгородиться от духов. Вскоре мы получили известие, что пожар в порту локализован. Хессеки не удерживали то, что захватили, а продолжали идти вперед. Те из портовых жителей, что остались там, боролись с огнем, передавая из океана ведра с водой, чтобы погасить пламя, и кое-что им удалось. Все это время я с минуты на минуту ждал крика о том, что поднялись хессекские рабы Пальмового квартала. Этот крик запоздал, но был очень громким, когда наконец прозвучал.

Скупой военный взнос императора, этот единственный джерд, который он выделил, продвигался на лошадях по направлению к Стене Храгона и Торговому городу, но продвигался очень медленно, так как ему мешало население Пальмового квартала, чрезвычайно возбужденное к этому времени.

Малиновые джердиеры держались высокомерно, полагая, что их одних достаточно, чтобы подавить восстание, и не вполне сознавали, с каким количеством восставших им придется иметь дело. Их путь лежал через Сад фонтанов, большой парк в масрийской части города. Джерд проехал около трети пути до широкой улицы, делившей парк пополам, когда освещенные фонариками заросли по обеим сторонам внезапно ожили, наполнившись людьми: Огромная толпа хессекских рабов, освободившихся от своих хозяев во время мятежа или даже самими хозяевами отправленных за новостями, собралась здесь, чтобы помешать движению императорской гвардии. Может быть, они ожидали, что солдат будет больше. Никто не считал, сколько было рабов. Они были в лохмотьях или в легких одеждах, которые достались им от хозяев, но запаслись кухонными ножами, камнями или примитивным варварским оружием, которое они тайком изготовили сами, зная, что такая ночь непременно наступит.

Солдаты в доспехах, вооруженные мечами и луками, верхом на чистокровных масрийских лошадях, были пойманы врасплох дикими животными, которые сражались, применяя зубы и когти, когда другого оружия не было; казалось, они были одержимы бесами. Солдаты, которые спаслись, рассказывали о том, как животы ржущих лошадей раздирались голыми руками, как девочки двенадцати лет или даже младше с красными от крови волосами стаскивали на землю кричащих джердиеров, и облепляли их, как пчелы пролитый сироп. Те же, кто видел позже, что осталось в Саду фонтанов, дали новое название этой улице: Звериная тропа.

До этого происшествия хессекских голосов не было слышно.

Теперь же, когда Торговый город был до краев наполнен ими, текущими, как черные чернила, на Вселенский базар и появлявшимися внезапно, как сама смерть, на широких улицах Пальмового квартала, стало слышно, как они снова и снова кричали одно и то же:

– Шайтхун-Кем! Шайтхун-Кем! – А затем другой вой:

– Эйулло йей с'улло-Кем!

Я слышал это в Цитадели даже сквозь звон колоколов, и волосы мои вставали дыбом. Чтобы остаться в рассудке, мне понадобилась до последней капли вся моя былая решимость.

Затем, среди завываний, мы услышали более земные звуки – стук в Ворота Лисы и хриплые крики испуганных богачей.

Сорем стоял в комнате, которая выходила на колоннаду Двора секир, поглаживая свою собаку, а лицо его было лицом человека, закованного в кандалы, который слышит, как в соседней комнате пытают его женщину. Бэйлгар и Дашем, стоя возле него, рассказывали, что более семидесяти почтенных горожан прибыли к воротам гарнизона и умоляют Сорема спасти их, что было наивернейшим из всех сигналов. Сорем выпрямился и смотрел на нас.