Танит Ли - Белая Ведьма

Нет, это не Уастис. Обман исчез, ушел, как вода в песок. Ее одежда из грубого полотна – грязная и рваная, на голове у нее – обычная хессекская копна волос, ее единственный глаз – черный глаз хессека, ее белая кожа отливает хессекской желтизной. Я попал в ловушку, которую сам себе расставил. Я с таким упорством преследовал свою добычу, что, когда наконец настиг ее, не сразу понял, что охотился совсем за другим.

– Да, Вазкор – все тот же Вазкор, – прошептала она. – Он понял, наконец, свою ошибку. Я не старая ведьма, а молодая. Это ты сделал меня молодой, мой господин, мой повелитель, мой возлюбленный, и я буду твоей смертью. – Улыбнувшись, Лели обвила меня руками, и крепко прижалась ко мне. Даже сквозь одежду я ощутил всю свежесть ее тела, ту молодость, которой я его наполнил. – При жизни ты отвернулся от меня, но после смерти ты станешь мне послушен. Я приду на твою могилу, произнесу свои заклинания и лягу в твои безжизненные объятия. Да, плоть свою я вылечить не могу, но я умею многое другое. И это ты научил меня, мой волшебник. Послушай, как я разговариваю. Разве это голос старой базарной торговки, любовь моя? Нет. Та Сила, которую ты влил в мой мозг, чтобы вернуть мне молодость, сделала меня равной тебе. Колдуньей. Богиней.

Огонь вспыхнул у меня перед глазами, заслонил палубу, неподвижные фигуры хессеков, висящий на веревках труп. Лели, как змея, обвилась вокруг меня, ее поцелуи огненным дождем обожгли мою кожу.

Я вспомнил Зал врачей, ее крошечный птичий череп в стих руках, идущую от меня к ней волну энергии, солнцем озарившую ее сознание. Я вспомнил, как горд я был тогда.

Не удивительно, что ей потом удавалось высасывать из меня мою Силу, чтобы обратить против меня те способности, которыми я ее так неосмотрительно наделил. Я с самого начала был для нее источником энергии. – Да, – прошептала она, прочитав мои мысли, так же, как раньше без труда читала все, что происходит в моем мозгу. – Да, я подшутила над тобой, мой возлюбленный, приняв облик Уастис и направив тебя по ложному следу. За эту шутку мне пришлось пожертвовать своим глазом, своим бедным маленьким глазом, мой дорогой. Даже это я бы тебе простила, если бы ты по достоинству меня оценил. Пускай бы тогда весь Бит-Хессе потонул в грязи, и Шайтхун, Пастырь мух, вместе с ним. Уастис нет, как нет и бога-дьявола, Вазкор. Моим орудием была только вера. Это я наслала чуму. Я наказываю тебя за то, что ты предал меня, а не мой народ – это гнев Лели, а не бога. Да будет тебе известно, Вазкор… Что? – спросила она, заметив, что я пытаюсь что-то сказать.

С моих застывших губ сорвалось нечто неясное. Она мягко произнесла:

– Нет, Вазкор, я обещаю, ты умрешь. Не думаешь ли ты, мой милый, что из всех один лишь ты уцелеешь, ты, которого с каждым проклятием, наложенным мною на Бар-Айбитни, я прокляла дважды. Сила твоих собственных чар живет во мне. Вот в эту минуту ты умираешь в моих объятиях.

Я знал, что все было так, как она сказала. Она снова наслала на меня чуму. Внутри меня все горело, а ноги подкашивались, как ватные. Я почти ничего не видел и не слышал, и не упал только потому, что оперся спиной на мачту. Обвившись вокруг меня, она нашла мой рот и вцепилась в него губами, словно желая высосать из меня мою жизнь.

Я каким-то образом нащупал нож. Моя рука налилась свинцом, а пальцы были, как вода, но я приказал им действовать. Казалось, прошел час, прежде чем мне удалось поднять руку. Она не заметила ни эту руку, ни нож в ней, присосавшись ко мне ледяным поцелуем. Она заметила это только тогда, когда острие прошло у нее под лопаткой и вонзилось в сердце.

Я первый раз в жизни убил женщину, убил намеренно. Но убить ее значило раздавить камнем гадюку. Несмотря ни на что, удар был точен, она какую-то долю секунды еще сопротивлялась, затем ее единственный глаз застыл в неподвижности и она упала на палубу. Она не произнесла предсмертного проклятия – видно она до самого дна исчерпала запас своей безысходной ненависти ко мне.

Она взяла верх над Шайтхуном. Да, возможно, она была мудра, но, как и я, смертна.

Я перешагнул через нее и, шатаясь, двинулся к перилам. Мой затуманенный взгляд и мой затуманенный разум внезапно прояснились. Я подумал: «Вот! Теперь все кончено, для меня и для тех крыс, которые меня убили». Ко мне вернулась моя былая Сила. Я увидел, как от меня расходятся лучи, пронзая светом сгрудившихся людей, тело Лели, висящий труп, мачты, ванты и даже темную стену ночи.

Занялся огонь. От него загорелся край серого платья Лели. Да, она должна исчезнуть в огне, как исчезло в нем все остальное: Бит-Хесси, умершие от чумы, слава Бар-Айбитни.

Свет Масримаса.

Сияние белого пламени освещало мне дорогу. Я спустился по веревочной лестнице и упал на дно лодки. Веревка отвязалась легко, и маленькое суденышко, подхваченное течением, выплыло в покрытое огненными пятнами море.

И меня тоже подхватило течением и понесло в бушующее пекло агонии, и весь мир то вдруг исчезал с моих глаз, то снова появлялся.

Послышались голоса.

Невдалеке горел корабль, по нему метались люди, все это отражалось в черной воде.

Ко мне приблизилось чье-то лицо.

– Вазкор, вы узнаете меня? Нет, Бэйлгар, по-моему, он не в силах говорить. С ним наверняка все кончено. К черту предсказания врачей, к черту колдовство. Посмотрите, сколько крови он потерял.

Кто-то другой ответил:

– Соблаговолите поднять его. Надо же было этой слабоумной служанке императрицы его отпустить! Чистая случайность, что я вспомнил про «Вайн-Ярд».

Меня подняли. Я весь напрягся, ожидая боли, но ее не было. Под голову мне положили чей-то свернутый плащ, и, взглянув на темное небо, я увидел, что одну из звезд будто пронзили серебряным кинжалом.

Теперь я узнал голос Бэйлгара, но не мог припомнить, кто он такой. Он наклонился ко мне и произнес:

– Постарайся продержаться, Вазкор. Она хочет видеть тебя.

Я не понял, кого он имеет в виду, и закрыл глаза.

– Странно, – произнес первый голос, – он не воняет, как все остальные, подхватившие эту дрянь, – может быть, это хороший знак.

Тихо усмехнувшись, Бэйлгар показал на мой корабль, медленно погружавшийся в воду.

На лице у нее была золотая маска, и руки – тоже золотые.

– Они произнесли над тобой наши молитвы, – сказала она. – Я не знала, как это принято у вас, а ты не мог мне сказать. Теперь ты умрешь с миром? Если нужно еще что-нибудь – скажи, я все сделаю.

Я не мог говорить – к тому же, что я мог ей сказать? Я не знал кто она, и не знал, где я. Я даже не знал, что я уже умер.

Возник свет.

Я уже некоторое время знал о нем – не о том, что это был за свет и откуда он взялся, я просто знал, что он существует. Он был золотой, этот свет, золотой с красным отливом. В полосе света росли цветы – белые, розовые и голубые.