Стивен Браст - Влад Талтош. Том 3

Некоторое время я пытался понять, что все это начит, потом проговорил:

— Ладно, значит, знать кого-то достаточно хорошо, чтобы псионически с ним связаться — это значит, знать достаточно хорошо, как работает его разум, чтобы позволить моему собственному разуму настроиться на него, тогда как моя связь с дружком фактически позволяет ему думать вместе со мной.

— Да.

— Поэтому он может помочь мне с заклинаниями.

— Да. У колдунов все наоборот.

— Я не…

— Ша. Когда ты с кем-то переговариваешься, ты должен научиться изменять излучения своего мозга так, чтобы настроиться на чужой. А когда переговариваешься со своим дружком, ты должен научиться разделять свои и его мысли, чтобы слышать и отсылать слова.

— Понял… — сказал я. — Ну, не то чтобы понял, но теперь я знаю больше, чем раньше. Спасибо.

Она фыркнула, кивнула и ушла.

Она приходила еще несколько раз, мы разговаривали кое о чем еще. Некоторые моменты представляли определенный интерес, но этот — единственный, который как-то связан со всем, что мы обсуждаем сегодня, так что, боюсь, остального вы так и не узнаете. Если вас это задевает, изложите ваши предложения в письменной форме. Превратите их в завуалированные угрозы и отошлите на гору Дзур, Сетре Лавоуд. Потом скажете, что получилось.

Я сидел, отдыхал, восстанавливался. Мысленно прокручивал варианты — как они меня выследили, как мне в будущем этого избежать. Начал было составлять список всех своих врагов, но бросил: слишком длинный, безнадежно. А глупая часть меня — та, которая застряла примерно в шестилетнем возрасте, — возопила, что так нечестно.

Честность многое для меня значит. Повстанцы из выходцев с Востока, твердят о равенстве. Адвокаты-иоричи — о справедливости. Не уверен, что сколько-нибудь понимаю эти концепции — кажется, обе они лежат вне моей компетенции, или у меня мозги устроены не так, как надо, чтобы с ними работать. Но вот честность меня всегда заботила. Собственно, в некотором роде ради нее я и делал так долго то, что делал: нет никакой справедливости в том, чтобы прикончить бедного сукиного сына, который крысятничал у своего босса; и это уж точно не сделает его и босса равными. Однако такое всегда казалось мне честным: он знал правила, он знал, чем рискует.

Да-да, я преступил правила. Я угрожал имперскомму представителю Дома Джарега и свидетельствовал перед Империей. Но дело в том, что у меня не было выбора. Они угрожали Коти, я боялся и был в ярости. Теперь, много лет спустя, все это выглядит несколько иначе, однако я по-прежнему не представляю, что еще я мог тогда сделать.

Так что один из моих внутренних голосов громко вопил, что это нечестно. Обычно я слишком занят, чтобы обращать на него внимание. Или стараюсь оказаться слишком занятым. Но сейчас, в подземелье, где не было ничего, кроме голых стен, голос этот время от времени вырывал меня из прострации.

Ладно, забудем. Вам об этом слышать незачем. Прошу прощения: я не собирался заставлять вас выслушивать мои жалобы. Это трудно, я знаю. Однако я просто рассказываю, что произошло — все, полностью, а значит, не только "что", но и "как", и это тоже важно, понятно вам?

Я также поразмыслил над тем, что узнал насчет Леди Телдры. То есть я заставляю ее голодать, не позволяя ей уничтожать души? То есть мне надо, ну, в общем выйти и просто пустить ее в ход? Не уверен, что смогу. И не думаю, что она бы это одобрила. Однако это объясняло, почему я не чувствовал себя лучше — в смысле, почему она исцелила меня только частично. Я опустошил ее. В голове у меня возник образ водяного колеса, какие нередко встречаются на северных рудниках: вода закончилась — и больше не крутится, сколько ни старайся. Никогда бы не подумал сравнить Леди Телдру с водяным колесом, но, очевидно, некое сходство имело место.

То есть мне однажды понадобится, чтобы она что-то совершила — а она не сможет. Неприятная перспектива.

Я заснул, и во сне видел водяные колеса — сперва я на них поднимался, а потом сам крутился в колесе вместо воды. Сны бывают такие глупые.

Время от времени хозяйка приносила хлеб и сыр, а однажды несколько жестких перченых сосисок и красные грибы — каковым я порадовался, хотя мой рот и возражал. В основном я бездельничал, и активно старался не думать. Лойош просто летал над городом и чувствовал себя превосходно, хотя и не желал этого признавать. Но главное, он был рад, что я хотя бы ненадолго оказался в безопасном месте. Да, мне это тоже было по душе. Ни друзей, ни врагов, ни богов. Просто четыре голые стены и звуки собственного дыхания.

Помогло ли это? Да, в какое-то мере. Когда ты весь истощен, избит и едва на части не рассыпаешься, разум куда более охотно смиряется с перспективой покоя и ничегонеделанья. Иногда. Время от времени. Можно выдержать.

Что я ХОТЕЛ сделать, так это взять Леди Телдру, найти столько высокопоставленых джарегов, сколько смогу, и прикончить столько их, сколько успею, пока они не свалят меня. Я очень, очень хотел так поступить. И у такого хода имелись свои преимущества: если уж я устрою такую резню, вряд ли они смогут пустить в ход клинок Морганти, а обычная смерть в моем положении уже, считай, победа.

Правда, грустно — победа в виде смерти?

Вот только Коти и мальчик… если я так поступлю, не сомневаюсь, что джареги займутся уже ими: либо до того, как прикончить меня, в порядке угрозы — либо уже после, чтобы отомстить.

А этого я допустить не мог.

Я сидел там — расслабленный, собранный, злой, спокойный.

Итак, что породило искру идеи? Разочарование, скука, гнев? Сны о водяных колесах? Полубессознательное стремление к честности?

Не знаю, да и неважно, полагаю. Хотел бы я заявить, что идея мне приснилась, ибо в ней имелось определенное очарование — но это не так. Я много спал, много отдыхал, а по сути бездельничал. Я даже не думал так уж активно о том, что буду делать дальше — или, вернее, старался думать о чем угодно, только не об этом. Пока. Я сидел там уже два дня, и мне скоро пора было двигаться дальше, то есть — принимать решение, которое я пока еще не был готов принять. Знать, что я скоро выйду из этого подземелья, само по себе было сочетанием предвкушения и страха. Да, хорошо бы выйти и глотнуть свежего воздуха, но… понятно что.

Так или иначе, но именно тогда меня и осенило. Именно тогда все и изменилось. Потому что если находишься в положении, которое совершенно неприемлемо, и потом вдруг появляется способ, как исправить дело — вопрос о том, пробовать ли, и задавать не стоит. Даже если способ совершенно безумный.

Я лежал на спине, сцепив пальцы за головой, и смотрел на грубую кладку потолка. Потом задремал, а потом вспомнил, что сказал Деймар в тот давний вечер. Нет, мне это не приснилось — скорее я вспомнил и проснулся. Слысл уловили, да?