Андрэ Нортон - Тройка мечей (сборник)

А отступая, оставляли свои дома и крепости. Не любили упоминать об этих постройках люди, хоть и прочно были они построены. Ведь чудилось всегда, что если громким возгласом потревожить древнее молчание, то отзовется нечто такое, чего лучше бы вовек не видеть человеку, потому и не советовали друг другу люди бывать в этих местах.

Но кое-где еще жили Древние, и могучими оставались они в тех местах. Лишь безрассудный глупец дерзал отправиться туда, где царила такая Сила. Говорили, будто если и заставлял ее пришедший выполнить свое желание, не ко благу человека бывал итог, мраком и тьмой все кончалось — всегда терял просивший.

Было такое место и в горах над Робью; пастухи и охотники держались подальше от него. Даже животные, которых они пасли или преследовали, не забредали в ту сторону. Не добро властвовало здесь, но и не зло, как в иных крепостях, но властный покой, и забредавшим путникам становилось не по себе при мысли, что потревожили они останки того, что должно пребывать в безмятежном спокойствии.

Низкие стены, не выше человеческого плеча, окружали площадку, не квадратную и не прямоугольную — в форме пятиконечной звезды. В самом ее центре стояла каменная звезда — алтарь. Лучи звезды припорашивал песок, и каждый из них был разного цвета. Красный, синий, серебристый, зеленый, а последний, желтый, словно чистое золото. Ветер, казалось, не проникал за стены, и пыль всегда лежала ровно и гладко, как в тот день, когда некто просыпал ее на этом месте.

Снаружи звездчатые стены окружали остатки сада, переплетенные кусты и травы. Сюда-то летом три-четыре раза и наведывалась Ауфрика, чтобы собрать урожай лекарственных трав и растений. Однажды она пришла в сопровождении чужестранцев, но затем они совершали вылазки самостоятельно. Только никому не приходило в голову поглядеть, чем они там занимаются.

Вот из этого места Лентяй и принес кусок металла, из которого потом изготовил меч. Сходив еще раз, он принес второй слиток и сделал из него кольчугу. Так искусна была его работа, что не только рыбаки, но и Калеб засматривался на ловкие движения рук, тянувших проволоку, переплетавших кольца. За работой чужеземец всегда пел, слов они не понимали, и казалось, будто во сне творит он и нелегко будет пробудить его.

Иногда госпожа Лепесток приходила глянуть на его работу и стояла, сжимая на груди руки, словно мысленно помогая ему. Глаза ее были печальны, и уходила она, понурив голову, словно не оружие, судьба ковалась на ее глазах и таила она в себе семена несчастья. Но молчала она и не порывалась прекратить труд своего господина.

Когда настала первая ночь осени, поднялась она до восхода луны, тронула за плечо Ауфрику, спавшую неподалеку. Лентяй еще спал в своей постели, когда они вышли из дома, поднимаясь по тропинке все выше и выше. Луна встала, когда они добрались до вершины горы, и сразу, словно фонарем, озарила их путь.

Так шли они: госпожа Лепесток впереди, Ауфрика за нею, и обе прижимали к груди по свертку, а другой рукой каждая опиралась на посеребренный лунным светом посох из очищенного от коры дерева ясеня.

Они миновали старый сад, и госпожа Лепесток перелезла через ограду, оставив следы на серебристом песке; шедшая позади Ауфрика старалась ступать след в след за нею.

Обе женщины подошли к звездному алтарю. Развернув сверток, Ауфрика достала тонкой работы свечи из пчелиного воска с добавкой благовонных трав и расставила их по углам звезды. Тем временем ее спутница извлекла из своего свертка чашу, грубо вырезанную из дерева, словно делали ее руки, не привыкшие к подобной работе. Истинной правдой это было, ведь сама она тайком и выдолбила ее. Чашу госпожа Лепесток поставила в центр звезды, насыпая в нее понемногу песка с каждого из лучей, а серебристого взяла две пригоршни. Теперь чаша была наполнена до половины.

Потом она кивнула Ауфрике — в безмолвии творили они свое дело, не нарушая грустного покоя, царившего здесь. Тогда Мудрая бросила в чашу горсть белого порошка, и когда совершилось это, заговорила госпожа Лепесток.

Назвала она Имя и Силу. И ответили ей. Молния из тьмы пала в чашу, вспыхнул порошок. И сверкал этот огонь так, что вскрикнула Ауфрика, закрыв глаза, но чужеземка стояла недвижно и пела. И пока она пела, пламя блистало, хотя нечему было гореть в чаше. Снова и снова повторяла она те же слова. Наконец подняла высоко обе руки, а когда опустила — угасло пламя.

Но не грубая чаша из темного дерева стояла теперь на алтаре — лунным светом, словно серебряный, сверкал на ней кубок. Взяла его госпожа и поспешно укрыла на своей груди, прижимая к себе словно сокровище, что стоило жизни.

Свечи догорели, но даже следов воска не осталось там, где они стояли… Чист был камень. Женщины тронулись в обратный путь. Перелезая через стенку, Ауфрика обернулась: словно невидимый ветер ровнял песок, заметая оставленные ими следы.

— Теперь все сделано и сделано хорошо, — устало сказала госпожа. — Остается самый конец…

— Желанный конец… — перебила ее Ауфрика.

— Их будет двое…

— Но…

— За два желания платишь дороже. У моего лорда будет сын, который по воле звезд станет рядом. Но ему придется хранить и кое-кого еще.

— А цена, госпожа?

— Ты хорошо знаешь цену, подруга моя, сестра моя лунная.

Ауфрика затрясла головой:

— Нет…

— Да, и еще раз да! Мы обе бросали руны судьбы. Наступило время, когда один уходит, другой остается. И если уходить приходится чуть раньше, но с доброй целью, что в том плохого? Дети приглядят за господином. Не смотри на меня так, лунная сестра. И ты, и я знаем, что не расстаемся мы, а только уходим в открывающуюся дверь, но тусклые очи этого мира так плохо видят. Радость ждет нас, не печаль!

Знала ее Ауфрика всегда тихой и спокойной, но словно светилась и сверкала радостью госпожа Лепесток в эту ночь. И откуда взялась красота у нее, несшей кубок домой!

Там наполнила его госпожа Лепесток вином, лучшим из сделанного в тот год Ауфрикой. До краев налила она кубок, подошла к кровати своего господина и положила руку ему на лоб. Он тотчас проснулся и, смеясь, сказала госпожа ему что-то на родном языке. Рассмеялся он ей в ответ и отпил половину из кубка. Она допила остальное и упала в его жадные объятия, и легли они рядом, как муж и жена, довершив все должное, пока садилась луна и рассвет взбирался на небо.

А вскоре увидели все, что госпожа понесла, и местные женщины уже не так сторонились ее, а стали запросто говорить с нею о всяком, что полезно для женщины в это время. Всегда благодарила она их приветливо, и в ответ понесли ей небольшие подарки: тонкой шерсти на ленту, еды, что полезна беременной. Больше не ходила она в горы, а работала по дому или сидела, молча уставясь в стену, словно видела на ней то, что сокрыто было от прочих.