Дэвид Геммел - Сипстрасси

– Пойдем со мной, Бали, – настойчиво сказал Нои. – С помощью этого Камня мы сможем добраться до моего нового корабля и уплыть туда, где Царь и его Кинжалы нас не найдут.

– Нет. Мое место здесь. Моя жизнь здесь. И моя смерть будет здесь. – Бали встал и повел Нои к калитке. – Еще одно, – сказал он своему другу, когда они остановились перед ней в лучах луны. – Вчера вечером, когда я держал Камень в руке, меня посетил странный сон. Будто ко мне пришел человек в золотой броне, сел рядом со мной и велел передать тебе, что ты должен искать Меч Божий. Тебе это о чем-нибудь говорит?

– Ничего. Ты узнал его?

– Нет. Его лицо сияло, будто солнце, и я не мог поднять на него глаза.

– Величайший откроет мне это, – сказал Нои, нагибаясь, чтобы обнять своего низенького друга. – Да будет Его покров над тобой, Бали.

– И над тобой, мой друг. – Бали бесшумно открыл калитку и всмотрелся в сумрачные тени улицы. – Никого! – прошептал он. – Быстрей уходи!

Нои еще раз его обнял, затем вышел из калитки и исчез среди теней. Бали заложил засов, вернулся в комнату, тяжело опустился в кресло и попытался совладать с сожалениями. С Камнем он мог бы вернуть себе прежнее богатство и наслаждаться непреходящей юностью. Без него? Нищета и смерть.

Он направился в лавку, перешагнув через труп ахейского моряка, принесшего ему Камень. У Бали не было даже шестидесяти Серебреников, которые требовал моряк, но у него еще оставался нож с острым лезвием…

Громкий треск заставил его повернуться и побежать назад в сад. Он увидел косо повисшую на петлях калитку… и на него бросились три Кинжала в темной броне. Змеиные глаза мерцали в лунном свете, чешуйчатая кожа блестела.

– Что… что вам нужно? – спросил Бали, весь дрожа.

– Мы ищщщем его.

– Кого?

Два Кинжала прошлись по саду, втягивая воздух в узкие щели ноздрей.

– Он был ззздесссь, – прошипел один, и Бали попятился. Кинжал вынул из ножен на боку странного вида дубинку и нацелил ее на низенького торговца.

– В поссследний рассс. Ззздесссь он?

– Он там, где вам его никогда не найти, – сказал Бали и, выхватив нож, прыгнул на ближайшего Кинжала. Из дубинки в руке рептилии вырвался гром, и в грудь Бали точно ударил молот. Он упал навзничь на дорожку, уставившись невидящими глазами на звезды в вышине.

Прогремел второй выстрел, и Кинжал рухнул на землю. В его треугольной голове чернела дыра. Остальные двое обернулись и увидели золотоволосую женщину – Шаразад.

– Бали мне был нужен живой, – сказала она мягко. – И мои приказы надо выполнять!

Следом за ней в сад вошли еще Кинжалы.

– Обыщите дом, – приказала она. – Не оставьте камня на камне. Если Нои-Хазизатра скроется, я распоряжусь, чтобы вас ободрали заживо.

Из всех времен года, даруемых Богом, весну Шэнноу любил особенно – за пьянящую музыку жизни и нового роста, за хоры птичьих голосов и яркие краски цветов, сменяющие снег. А воздух такой чистоты, что его можно пить, как вино, наполнял легкие эссенцией жизни.

Перед гребнем холма Шэнноу спрыгнул с седла, пешком поднялся на вершину и обвел взглядом колышущиеся травы. Потом присел на корточки и начал внимательно осматривать волнистые просторы равнины. У самого горизонта бродило стадо, а западнее на склоне холма паслись горные овцы. Он отошел, чтобы больше не вырисовываться на фоне неба, и оглядел свой путь через каньон, запоминая зубчатые утесы и узкие карнизы, которые оставил позади. Он не собирался возвращаться той же дорогой, но если придется, то к чему блуждать? Он расстегнул крепкий пояс с пистолетами, снял тяжелую длинную куртку, потом надел пояс, поправил кобуры на бедрах и только тогда скатал куртку и привязал ее к седлу сзади. Жеребец с удовольствием щипал молодую траву, и Шэнноу ослабил подпругу.

Достав Библию, он сел спиной к валуну и неторопливо перечел историю царя Саула. Он всегда невольно сочувствовал первому царю Израиля. Саул с таким упорством, с таким умением боролся за то, чтобы сделать свой народ сильным – и для того лишь, чтобы узурпатор посягнул на его венец. Даже в конце, когда Бог его покинул, Саул доблестно сражался с врагами и погиб вместе со своими сыновьями в великой битве.

Шэнноу закрыл Книгу и отпил прохладной воды из фляжки. Его раны уже совсем зажили – накануне вечером он удалил швы охотничьим ножом. Правда, он еще не мог двигать правой рукой с привычной быстротой, но силы быстро возвращались к нему.

Он затянул подпругу и выехал на равнину. Иногда он замечал следы лошадей, скота и оленей. Ехал он настороженно, оглядывая горизонт, то и дело посматривая через плечо и запоминая остающееся позади.

Равнина тянулась бесконечно, и голубеющие на юге горы казались маленькими и невесомыми. Внезапно слева от него вспорхнула птица. Он впился в нее глазами и вдруг обнаружил, что дуло его пистолета следует за ее полетом, а курок взведен. Он осторожно снял затвор и спрятал пистолет в кобуру.

Было время, когда его восхитила бы стремительность, с какой он приготовился встретить возможную опасность, но горький опыт давно усмирил его гордость. На него напали, когда он выехал из Ольона, и он убил всех нападавших; шорох сзади… он стремительно обернулся и выстрелил. И убил ребенка, который оказался в роковом месте в роковое мгновение.

Этот ребенок теперь был бы взрослым мужниной с собственными детьми. Земледельцем, строителем, проповедником? Никто никогда не узнает… Шэнноу попытался прогнать эту мысль, но она впилась в его мозг огненными когтями.

«Кто бы захотел быть тобой, Шэнноу? – спросил он себя. – Кто бы захотел стать Взыскующим Иерусалима?»

В Ольоне дети бегали за ним по вечерам, когда он обходил селение дозором, и подражали его прямой осанке, пружинистой походке. За поясами у них были заткнуты деревянное пистолеты, и они обожали его. Как замечательно, наверное, думали они, когда тебя все так уважают и боятся, когда твое имя знают задолго до того, как увидят тебя.

«Так ли уж это замечательно, Шэнноу?»

Жители Ольона были очень рады, когда Йон Шэнноу вынудил разбойников бежать – тех, кто остался жив. Но едва селение освободилось от разбойников, Йону Шэнноу заплатили и попросили его уехать. А разбойники вернулись, как возвращались всегда. И быть может, дети принялись бегать за ними, подражая их походке, устраивая перестрелки из деревянных пистолетов.

«Далеко ли до Иерусалима, Шэнноу?» – Только переехать через ближнюю гору, – ответил он вслух.

Жеребец передернул ушами и фыркнул. Шэнноу усмехнулся, потрепал его по холке и пустил рысью. Он знал, что это неразумно: кроличья нора, неустойчивый камень могли заставить коня споткнуться, сломать ногу или потерять подкову. Но ветер так приятно бил в лицо, а жизни без опасностей не бывает. Он позволил коню пробежать вольно еще с полмили, а потом увидел следы колес фургона и натянул поводья. Совсем свежие, оставленные двое суток назад. Он спешился и осмотрел их. Колеса глубоко вдавливались в сухую землю – семья переселяется на юг со всем своим скарбом. Он мысленно пожелал им доброго пути и вскочил в седло.