Дэвид Геммел - Сипстрасси

Он обнял ее, привлек к себе.

– Я бы тоже умер, прежде чем позволил бы им причинить тебе вред.

– Почему? – прошептала она.

Он кашлянул и встал.

– Дождь кончился. Пойдем поищем плодовый сад.

Озеро они нашли в день летнего солнцестояния, обеспокоили семейство лебедей, и Кормак, сбросив тунику и сандалии у водопада, кинулся в воду. Несколько минут он плавал, а Андуина терпеливо сидела под сплетающейся в беседку жимолостью. Потом он вышел на берег и сел рядом с ней, наслаждаясь солнечными лучами, согревавшими его нагое тело.

– Ты умеешь плавать? – спросил он.

– Нет.

– А хочешь научиться?

Она кивнула, поднялась с земли, развязала шнур, стягивавший верх ее бледно-зеленого платья, и оно соскользнуло с ее плеч. Когда оно упало на траву, Кормак сглотнул и отвел глаза. Ее тело было цвета светлой слоновой кости, груди полные, талия тоненькой, а бедра…

– Иди за мной в озеро, – сказал он, прокашлявшись и отворачиваясь от нее. Ощутив прохладу воды на ступнях и лодыжках, она засмеялась, а потом шагнула вперед.

– Где ты? – позвала она.

– Здесь, – ответил он, беря ее за руку. – Повернись лицом к берегу и откинься на меня.

– Но я же погружусь в воду с головой!

– Я тебя поддержу. Доверься мне.

Она упала спиной в его объятия, вскинула ноги и почувствовала, что лежит на поверхности озера.

– Как чудесно! – сказала она. – А что мне надо делать?

Вспомнив, чему его учил Гриста в реке Южного края саксов, он сказал:

– Ты не утонешь, пока в твоих легких есть воздух.

Вдохни поглубже, раскинь руки и болтай ногами.

Он подложил руки ей под спину и увидел перед собой ее груди, матово-белый живот и треугольник медных волос, указывающий, точно стрела, на ее сомкнутые колени.

Помотав головой, он перевел взгляд на ее лицо.

– Вдохни побольше воздуха и не выдыхай, – сказал он и осторожно опустил руки. Несколько секунд она покачивалась на воде, а затем, словно спохватившись, что ее ничто не поддерживает, забарахталась и с головой погрузилась в сверкающую воду. Он мгновенно подхватил ее, и она обняла его за шею, кашляя и отфыркиваясь.

– Все хорошо?

– Ты меня отпустил! – сказала она с упреком.

– Я же был рядом. Тебе ничего не угрожало.

Наклонившись, он откинул мокрые темные волосы с ее лица и поцеловал ее в лоб. Она засмеялась и ответила на его поцелуй, укусив его за губу.

– Почему? – спросила она чуть хриплым голосом.

– Что – почему?

– Почему ты бы умер за меня?

– Потому что ты поручена мне. Потому что… я твой друг.

– Друг?

Он помолчал, наслаждаясь прикосновением ее тела.

– Потому что я люблю тебя, – сказал он наконец.

– Так любишь, что отдашь мне свои глаза?

– Мои глаза?

– Так любишь?

– Я тебя не понимаю.

– Если ты ответишь «да», то ослепнешь, а я буду видеть. Ты любишь меня настолько сильно?

– Да, я люблю тебя больше жизни.

Ее ладони прижались к его щеке, большие пальцы прикоснулись к векам. Его окутала тьма, жуткая сокрушающая пустота. Он вскрикнул, и она повела его к берегу, где он ушиб ногу о камень. Она помогла ему сесть, и его оледенил страх. Что, что он сделал?!

– Ах, Кормак, так это – небо. Как чудесно! И деревья. Совсем такие, как ты рассказывал. И ты, Кормак, такой красивый, такой сильный. Ты сожалеешь о своем подарке?

– Нет, – солгал он, потому что гордость взяла верх над страхом.

Вновь ее ладони прижались к его щекам, и зрение вернулось к нему. Он схватил ее в объятия, прижал к себе, потому что увидел в ее глазах слезы.

– Почему ты вернула мой подарок? – спросил он.

– Потому что я тоже люблю тебя. И потому что у тебя был такой потерянный, испуганный вид. Никто никогда не делал для меня, Кормак, того, что ты предложил мне. Я никогда этого не забуду.

– Так почему же ты плачешь?

Она не ответила. Как могла она сказать ему, что только теперь поняла все одиночество мрака?

– Его гнев против тебя очень силен, – сказала Андуина, сидя рядом с Кулейном на солнышке. Миновало два месяца, и в золотистых листьях шуршал прохладный ветер. Каждый день Кулейн по многу часов занимался с Кормаком – они боксировали, боролись, бились на мечах и окованных железом дубинах. Но когда упражнения кончались, юноша отворачивался. Его чувства были скрыты маской, серые глаза оставались непроницаемыми.

– Знаю, – ответил воин, прикладывая ладонь козырьком к глазам и следя, как Кормак упрямо бежит вверх к соснам на высоком склоне. – И у него есть на то причина. Но ты ему нравишься, он тебе доверяет.

– Мне так кажется, владыка. Но я не могу рассеять его гнев. Когда пытаюсь, это чувство откатывается от меня подобно туману. Он не хочет о нем говорить.

– Я не пробовал с ним говорить, Андуина. Это не поможет ни ему, ни мне. Я впервые увидел его отца на этой горе, и здесь Утер полюбил Лейту, мою Гьен Авур.

А теперь их сын… И мир все еще содрогается от войн, зло процветает, хорошие люди умирают. Я сожалею о твоем отце. Успей я раньше…

– Он был старым воином, – сказала она с улыбкой. – Он умер, как хотел бы умереть – с мечом в руке, сражая врагов.

– У него достало смелости отказать Вотану.

– Это была не смелость, владыка. Он хотел получить за меня побольше. Вотан просто принял алчность за благородство.

– Для незрячей, Андуина, ты мало что упускаешь из виду.

– Ты уйдешь сегодня?

– Да. Я думаю, до моего возвращения тебе ничто угрожать не будет. Сожалею, что хижина так убога. Тебе это нелегко.

– Постараюсь как-нибудь вытерпеть, – сказала она и улыбнулась. – Не думай об этом.

– Ты прекрасная девушка.

Ее улыбка угасла.

– А ты хороший человек, владыка. Так почему ты намерен умереть?

– Ты видишь слишком уж много.

– Ты мне не ответил.

– Если ты задала этот вопрос, значит, ты знаешь ответ, ибо они едины.

– Но я хочу услышать ответ от тебя.

– Почему, госпожа?

– Я хочу, чтобы ты услышал себя. Я хочу, чтобы ты понял тщету этого.

– В другой раз, Андуина. – Он взял ее за руку и ласково поцеловал.

– Нет. Другого раза не будет. Ты не вернешься, я больше никогда с тобой не встречусь.

Кулейн некоторое время молчал, и она почувствовала, как смягчается его напряжение.

– Всю мою жизнь, – сказал он наконец, – всю мою долгую, долгую жизнь я мог смотреть на Кулейна с гордостью. Потому что Кулейн никогда не поступал низко.

Кулейн был истинным владыкой. Моя надменность могла бы сбрить горы. Я был бессмертен: Воин Тумана, Владыка Ланса из Ферага. Для греков я был Аполлоном, Доннером для скандинавов, Агрипашем для хеттов. Но на протяжении всех этих нескончаемых веков я ни разу не предал друга, не нарушил слова. А теперь я не тот Кулейн, да и сомневаюсь, был ли я когда-либо им.

– Ты говоришь о королеве?