Дарья Зарубина - Ведьма

— Видно, и тебя кто-то сильно обидел, баба, — усмехнулся Ивайло. Хитер был закраец, знал своих вольных людей хорошо — и видел, что уж слишком чутко внимали вздорной стряпухе его мужички. — Знать, свой счет у тебя к истиннорожденным, раз ты так горячо об их грехах говоришь.

— Верно, обидел, господин Щур, да тем от глупости холопьей вылечил лучше всякого травника, — отозвалась женщина. Будто плюнула.

Ивайло нахмурился: хоть и называла она главаря лесного города господином, а в господстве отказывала. Считала — и не старалась скрыть — простым разбойником, а вот возчика Борислава, похоже, мнила достойным для себя соперником. Не успело родиться в уме Ивайло подозрение — стряпуха подтвердила его. Отворотилась от закрайца и снова обратилась к Славке:

— Не гони, господин Славко, людей на чужую бойню. Может статься, скоро мечи на другое понадобятся. Молодая жена у князя Влада. Если родится у него сын — найдутся те, кто захочет князя извести и стать правителем при малолетнем наследнике. И уж тут не от страхов твоих, господин возчик, а от магов и дружины князя Милоша или Войцеха придется Черну защищать.

Славко глянул так, что женщина осеклась и замолчала, но и сказанного было довольно.

— Это что же, войны ждать? — спросил кто-то.

— Не будет войны никакой, — отозвался Ивайло. — Кто же против Чернца Владислава и его силы пойдет? Уж князь сумеет себя и наследника защитить. А ты думай, прежде чем рот откроешь, глупая баба.

Славко промолчал. Хоть и хорохорился, а что-то было в словах, в самом голосе стряпухи, что заставило его усомниться. Вот только несколько часов назад глядел он сам в радужное око — а серые глаза странной девки на мгновение показались страшнее. Что-то такое было у этой Ханны за душой, что не давало Славке отмахнуться от ее слов.

Ханна опустила голову, не ответила. Мужики начали по одному покидать трапезную. На площадке снова зазвенели мечи. Сначала пара, потом четверка.

Славко уже пожалел, что так накинулся на стряпуху. Не виновата она в том, что творится на душе у бывшего мануса Борислава. Все перемешалось, переплелось. Топь подходит к Черне, ломает людей, истиннорожденных магов. Владислав, которого так долго мечтал увидеть Славко на его собственной Страстной стене, жив-здоров, за злодеяния свои ответа держать не намерен, женился. И верно, скоро подарит юная княгиня Черне наследника. Ивайло все больше на разбой глядит, и благо Черны для него — звук пустой. Закраец он, чужак, ему монета родней, отцов удел его в дикой земле, туда топь когда еще сунется.

Но что будет, если вручит отец маленькому Чернцу в руки страшную силу — радужную топь? Верно, заберет под свою власть Владислав все окрестные княжества, какие пожелает. Да что там — Смерть будет господин Черны на руке носить, как сокола. Пускать, на кого вздумает. А жизнь в мертвые руки бывшего мануса никто не вернет. Как может Земля позволить совершаться такой черной несправедливости?! Душегуб Владислав Радомирович живет и здравствует, мучает в своих подвалах людей, с небовыми страшными силами заигрывает, и все сходит ему с рук. А хорошего человека ломает радужное око, и не остается в жизни ничего, ни семьи, ни дома, ни любимого дела, ни достоинства истиннорожденного. Словно бы появился Славко не в семье гербового мануса, а родился в худой деревне, где вся надежда на вилы и Землицу.

А тут еще эта девушка, Ядвига. Ядзя. Был бы он манусом, не допустил, чтоб такая девушка досталась в услужение Владиславу. Да, девку Влад не тронет, не таков у него нрав. Но рядом с чернским князем быть — все равно что по бритве ходить. В любой миг глянет Влад в мысли. А в голове у любого в такой земле, как Черна, разное бродит. Вдруг да найдется мыслишка, за которую пошлет князь на Страстную стену. А если увидит, что Ядзя рядом с топью у сторожевой башни была, вдруг решит, что она и есть вечоркинская ведьма.

Будь Славко манусом, уговорил бы девчонку не ехать, привел в дом, а там, глядишь, слюбилось бы. Такие, как эта Ядвига, — благословение любому мужу. Сердце у нее золотое, добро, ласку возвратит сторицей. К такой домой спешить хочется, потому что не из-за богатства, не из-за силы, не из-за обещаний она с тобой остается, а оттого, что душой привязана. Ну и что, что в косе у Ядвиги лента дорогая. Видно, согнал ее со двора какой-то богатый дурак, не разглядел в девчонке-мертвячке сокровище. А Славко и рад подобрать, да только где уж… с такими руками.

— Прости меня, Борислав Мировидович.

Возчик задумался так глубоко, что не заметил, как стряпуха принялась собирать миски и остановилась за его спиной, виновато опустив глаза.

— Я не хотела тебя перед людьми позорить, — продолжила женщина, — но и ты меня пойми. Как ни велика твоя боль и как ни хочется тебе отомстить, не клади под Владов костяной нож чужие головы. Совесть — она легка, только пока ты прав, а когда почуешь ее истинный вес, вина тебе хребет сломит.

— Откуда ты знаешь? — огрызнулся Славко. — Вижу, что зла ты на магов. Так меня к ним не причисляй. Был манус Борислав, да весь вышел. Я теперь мертвяк, псовая кость. Но не могу смотреть, как Владислав прямо в мою родную Черну топь приглашает, прикармливает.

— А если ты ошибаешься? — Стряпуха глянула на Славко серыми внимательными глазами, и в этих глазах бывший манус разглядел ум и ту самую вину, о которой она говорила. — Если на уме у Владислава что-то другое. А топь — она за грехи наши наказание.

— Много тебе зла, верно, сделали истиннорожденные. — Славко заговорил спокойнее и терпеливей.

Стряпуху он и впрямь обидел зря. Да, сунулась баба не в свое дело. Но ведь не попусту, не из простого бабьего желания слово ввернуть. Есть что-то у нее на уме и на сердце. И за людей она просит — не для себя выгоды. И возчик решил присмотреться. Раз уж привела Судьба эту женщину к ним в лесную вольницу, значит, нужно было зачем-то.

Собрала плошки, вышла. Неслышно, словно не женщина — тень одна. Словно вместе с верой в магов переломил в ней кто-то самую основу человеческую. Она силой воли да злостью ее срастила, только, знать, душа у стряпухи в шрамах, как руки у возчика.

— Что, Борислав, уела тебя стряпуха? — усмехнулся Ивайло, сверкнув волчьим глазом. — Осторожней будь. Мужики тебя хорошо слушают, а тут так с бабой опростоволосился.

— Бабе уступить не грех. Все от бабы родились, — отмахнулся Славко, вышел вслед за Ханной. Нагнал у ручья, куда поволокла стряпуха чаны полоскать.

— Ведь и мать твоя была ворожеей, Ханна, — продолжил он прерванный разговор. — Отчего же тогда ты всем людям не доверяешь? Или не всем? Обидел тебя кто-то один, а ты на всех тень от этой обиды бросила.

— Умен ты, Борислав Мировидович, — отозвалась стряпуха. — И понял все скоро. Да, обидел меня один маг. Едва не отдала я Землице душу. Помогла я ему, вылечила, а он, как почуял силу, рванул, не думая. Взял то, чего не дозволяли. Едва не погибла я тогда. За полог Погибели заглянула и кое-что увидела. Если б не этот проходимец, — стряпуха потрепала по широкому лбу сидевшего под столом гончака, — кончилась бы Ханна в тот день. Потому что силу свою истинные маги ценят больше чужой жизни. И ты не лучше того, другого. Вы, истиннорожденные, ради своей треклятой силы любого удавите. У меня с магией и радугой свой разговор. Поэтому и пришла я в ваш вольный лесной город. Потому что здесь ни одного мага нет, некого мне опасаться у вас. За добро ваше плачу, чем могу. Готовлю вот, а придет нужда — я травница хорошая. Но если решишь прогнать или Щуру вашему выдать, что я не простая стряпуха, — пойму. Ивайло — разбойник. Ему длинная деньга верней короткой дружбы. За меня дорого дадут.