Гай Кей - Сарантийская мозаика

Судя по доносящимся звукам, там шло сражение. «Какой сюрприз», — с насмешкой подумал Бонос. Под его зачарованным взглядом затейливо вызолоченные двери зала заседаний Сената — создающие отчасти иллюзию, будто здесь решаются важные насущные дела, — начали прогибаться под ударами снаружи. «Прекрасный символ», — подумал Бонос. Двери казались великолепными, но уступали малейшему давлению. У кого-то из сидящих дальше на скамье вырвался жалкий писк. Плавт Бонос, отличавшийся эксцентричным складом ума, расхохотался.

Двери с грохотом распахнулись. Четыре стражника отступили назад. Толпа горожан — и среди них несколько рабов — ворвалась в зал. Затем передние остановились, оробев. «Мозаики, золото, драгоценные камни тоже могут пригодиться», — подумал Бонос, все еще во власти насмешливого изумления. Лик Геладикоса, мчащегося на колеснице к своему отцу-Солнцу, — образ, вызывающий немало возражений в нынешней Империи, — смотрел с купола вниз.

Казалось, никто из находящихся в зале заседаний Сената не способен как-то ответить на это вторжение. Толпа бурлила, снаружи напирали остальные, уже проникшие в зал отступали назад, не зная толком, что им делать теперь, когда они оказались внутри. Здесь были представители обеих факций, и Синих и Зеленых. Бонос посмотрел на распорядителя. Орадий прикипел к своему месту и сидел неподвижно. Подавив смех, Бонос мысленно пожал плечами и встал.

— Граждане Сарантия, — торжественно произнес он, простирая вперед руки, — добро пожаловать! Я уверен, что ваша помощь в принятии нами решения в это тяжелое время будет неоценимой. Окажите нам честь и назовите имена тех кандидатов, которых вы считаете достойными взойти на Золотой Трон, перед тем как вы удалитесь и позволите нам просить у Джада его божественной помощи в нашей трудной задаче.

Собственно говоря, это отняло совсем немного времени.

Бонос заставил секретаря Сената послушно повторить и записать каждое из названных имен. Здесь почти не было неожиданностей. Очевидные кандидатуры стратигов, не менее очевидные — аристократов. Чиновники имперской канцелярии. Возничий. Бонос, сохраняя серьезное и внимательное выражение лица, заставил записать и его имя: Асторг из факции Синих. После можно будет над этим посмеяться.

Орадий, когда явная опасность миновала, собрался с духом и произнес неискреннюю благодарственную речь в своей выразительной, обтекаемой манере. Кажется, ее достаточно хорошо приняли, хотя Бонос сомневался, поняла ли чернь в зале хотя бы половину того, о чем ей поведала архаичная риторика этой речи. Орадий попросил стражу помочь преданным гражданам Империи покинуть зал. И они ушли — лавочники, подмастерья, члены гильдий, нищие, представители многочисленных народов, населяющих огромный город.

«Сарантийцы не отличаются склонностью к мятежам, — кисло подумал Бонос, — пока их каждый день снабжают бесплатным хлебом, разрешают спорить о религии и наслаждаться выступлениями любимых танцоров, актеров и гонками колесниц».

«Подумать только, возница! Священный император — Асторг, возница. Прекрасный образ! Возможно, он хлыстом наведет порядок», — снова ненадолго развеселился Бонос.

Израсходовав вспышку инициативы, Плавт Бонос боком прислонился к спинке скамьи, облокотившись на одну руку, и стал ждать посланников из Императорского квартала, которые придут и сообщат сенаторам, какое именно решение им следует принять.

Однако все оказалось несколько сложнее. Убийство, даже в Сарантии, иногда может стать неожиданностью.

В респектабельных кварталах Города во время жизни предыдущего поколения вошло в моду пристраивать к третьим и четвертым этажам домов балконы. Нависая над узкими улицами, эти солнечные покои, словно в насмешку, почти полностью блокировали солнечный свет, как и следовало ожидать. И все ради утверждения своего статуса и чтобы дать представительницам благородных семейств возможность наблюдать за жизнью улицы из-за расшитых бисером занавесок, а иногда через потайные форточки в окнах, не подвергаясь унизительному риску быть замеченными.

При императоре Алии префект издал указ, определяющий то расстояние, на которое подобные сооружения могли выдаваться вперед от стены здания, после чего многие солярии, нарушавшие этот закон, ликвидировали. Незачем говорить, что это происходило не на тех улицах, где стояли дома подлинно состоятельных и влиятельных горожан. Одни патриции пользовались своей властью, чтобы жаловаться, а другие в ответ пускали в ход взятки или угрозы. Конечно, частную инициативу невозможно было полностью подавить, и некоторые прискорбные инциденты имели место в минувшие годы даже в самых аристократических кварталах.

На одной из таких улиц, вдоль которой выстроились красивые фасады кирпичных домов, щедро украшенные дорогими фонарями для ночного освещения, на широком балконе сидит мужчина и попеременно смотрит то на улицу внизу, то на женщину в спальне у него за спиной. Она изысканно медленными, грациозными движениями заплетает волосы в косы и укладывает локоны.

Он думает, что она, отбросив стеснение, в каком-то смысле, оказывает ему честь. Сидя обнаженной на краю постели, она демонстрирует свое тело, его выпуклости и ложбинки: поднятая рука, гладкая впадинка под ней, медового цвета груди и бедра и слегка оттененное местечко между бедер, где его так приветливо принимали минувшей ночью.

Той ночью, когда явился гонец с известием о кончине императора.

По правде говоря, он ошибается в одном: в данный момент ее беззастенчивая нагота больше свидетельствует о погруженности в себя, чем о каких-либо чувствах или эмоциях, вызванных им самим. В конце концов, она привыкла демонстрировать тело мужчинам. Он это знает, но предпочитает иногда забывать.

Он наблюдает за ней с легкой улыбкой. У него гладко выбритое круглое лицо с мягким подбородком и серыми проницательными глазами. Его нельзя назвать красивым или притягивающим взоры, но от него исходят добродушие и искренность. И это, конечно, приносит пользу.

Ее темно-каштановые волосы, отмечает он, за лето приобрели рыжеватый отлив. Интересно, когда это она успевала столько пробыть на воздухе? Скорее всего этот оттенок создан искусственно. Мужчина не задает вопросов. У него нет охоты расспрашивать ее о том, чем она занимается, когда они не вместе, не в этом доме, который он купил для нее.

Это напомнило ему о том, почему они находятся здесь именно сейчас. Он отводит взгляд от женщины на ложе — ее зовут Алиана — и снова смотрит на улицу. Там наблюдается движение, так как утро уже началось, и к этому моменту новость уже должна разнестись по Сарантию.