Дэвид Эддингс - Хроники Элении

Однако Миртаи и не собиралась задерживаться здесь надолго. Она отдала все необходимые распоряжения личной прислуге королевы, касавшихся горячей ванны, ужина, уединения и прочего интима, и наконец, полностью всем удовлетворившись, она подошла к двери и достала из-под свое портупеи огромный ключ.

— Думаю, это все на сегодняшний вечер, Элана? — спросила она.

— Да, Миртаи, — ответила королева, — и большое тебе спасибо.

Миртаи пожала плечами.

— Это то, о чем мне положено заботиться. Не забудь о том, что я тебе говорила, Спархок. Утром я вас выпущу, — заключила Миртаи. Она вышла из комнаты и закрыла за собой дверь, и тут же до Спархока с Эланой донесся громкий звук ключа, поворачивающегося в замке.

— Этакая громила, — беспомощно рассмеялась Элана. — Давай-ка лучше отправляйся в ванную, а то от тебя пахнет не поймешь чем. О, кстати, будь так добр, верни мне мое кольцо обратно.

Он вытянул вперед обе руки.

— Какое из них? — спросил он. — Хоть убей, я не могу их различить.

— Конечно же, это, — она указала на его левую руку.

— И как ты его узнаешь? — сняв кольцо и одевая его на палец королевы спросил Спархок.

— Да любой, у кого есть глаза, различит их.

— Ну, как скажешь, — пожал плечами Спархок.

По правде говоря, Спархок не привык принимать ванну в присутствие молодых леди, но Элана, казалось, ни в какую не желала лишать его своего общества. И он начал свой рассказ, принимая ванну, и продолжил его за их вечерней трапезой. Однако было и такое в долгом повествовании Спархока, что Элана не смогла понять или понимала неправильно, но основные события мирились с ее пониманием и воображением. Когда Спархок поведал ей о смерти Кьюрика, юная королева побледнела и на глазах ее выступили слезы, но выражение скорби сменилось жестокостью, едва она узнала об участи, что постигла Энниаса, ее тетку и кузена. Кое о чем Спархок умолчал, а о некотором не упомянул и вовсе. Порою рыцарь как бы невзначай замечал: «Тебе стоило бы быть там». Особенно старательно он избегал упоминание о том отчаянии и печали, что опустилась на мир и проникли людские души после смерти Азеша. Он считал, что негоже говорить об этом молодой женщине вначале ее беременности.

А затем, когда уже смеркалось и они лежали рядом на мягкой уютной постели в теплом успокаивающем полумраке, Элана рассказала ему о тех событиях, что произошли здесь в его отсутствии.

Возможно, из-за того, что они лежали в постели, разговор зашел о сновидениях.

— Это был такой странный сон, — мягко произнесла Элана, поуютнее устроившись в его объятиях. — Яркая радуга сплошь укрывала купол небес, и мы были на острове, самом чудном и необыкновенно прекрасном. Там росли деревья, очень древние, и в их изумрудной зелени прятался мраморный дворец с изящными белыми колоннами, и я ждала там тебя и твоих друзей. И затем вы пришли, каждый ведомый диковинным белоснежным зверем. Сефрения поджидала вас вместе со мной, и казалась она совсем юной, и была там малышка, еще совсем дитя, она играла на свирели и кружилась в танце. И вела себя в точности как маленькая императрица, и каждый подчинялся ее приказам. — Элана хихикнула. — Она даже назвала тебя старым ворчливым медведем. А затем она повела речь о Беллиоме. Все это оказалось очень сложным и туманным, и я поняла лишь немногое из сказанного.

И никто из них ее слов не понял, вспомнил Спархок, а сон, значит, снился еще и Элане. Интересно, подумал рыцарь, почему Флейта позвала и ее?

— А потом мне снился еще один сон, — продолжила королева, — но ты его знаешь.

— Как?

— Ты сам только что рассказал мне его, — сказала она, — весь до конца. Мне снилось в мельчайших подробностях все, что происходило в Храме Азеша в Земохе. Моя кровь стыла в жилах, когда ты мне об этом рассказывал.

— Я бы не стал так волноваться об этом, любимая, — как можно спокойнее проговорил Спархок. — Мы стали очень близки друг другу, и нет ничего удивительного в том, что ты знаешь, о чем я думаю.

— Ты это серьезно?

— Конечно. Так всегда происходит. Спроси любую замужнюю женщину, и она скажет тебе, что ей всегда известно, что на уме у ее мужа.

— Ну-у, — с сомнением протянула Элана, — может быть. — Она прижалась поближе к нему. — Любимый, что-то ты сегодня ночью не особо внимателен ко мне, — капризно проговорила она. — Это потому, что я становлюсь жирной и безобразной?

— Конечно же нет. Я знаю, что ты в «деликатном положении». Миртаи предупредила меня, чтобы я был с тобой как можно осторожнее и обходительнее. Она вырежет мне печенку, если подумает, что я причинил тебе боль.

— Здесь нет Миртаи, Спархок.

— Но только у нее ключ от двери.

— О, нет, это не совсем так, — самодовольно произнесла королева, потянувшись рукой под подушку. — Дверь запирается с обеих сторон, и она не откроется, пока ее не отопрут и с той, и с другой стороны. — Элана вручила Спархоку огромный ключ.

— Какая интересная дверь, — улыбнулся он.

— Запри ее, Спархок. И смотри не потеряйся, когда будешь возвращаться обратно в постель.

Позже Спархок соскользнул с кровати и подошел к окну. Он задумчиво всматривался в дождливую ночь, окутавшую Симмур. Теперь все позади. Он не будет уж больше подниматься рано до зари и наблюдать, как в серебряных лучах утреннего солнца грациозные женщины Джироха с черной вуалью на лицах спешат за водой к колодцу с глиняными кувшинами на плечах, не будет скитаться в дальних землях с Сапфирной Розой у самого своего сердца. Он наконец возвратился, правда теперь он был гораздо старше, и более печальным, и уже не столь безрассудным, как раньше. Он наконец вернулся домой, и очень надеялся, что войны его завершены, также как и долгие, исполненные нужды и лишений походы и путешествия. Они называли его Анакха, человеком, который сам вершит свою судьбу, и он твердо решил, что вся его будущая жизнь пройдет в этом непривлекательном городе с бледной прекрасной молодой женщиной, которая спит спокойным безмятежным сном, раскинувшись на мягкой широкой постели, что лишь в нескольких шагах от Спархока.

Было принято решение это раз и навсегда, и, облегченно вздохнув, умиротворенный Спархок вернулся обратно под одеяло, поближе к своей жене.

Этот год весна наступала неохотно, и нежданный поздний холод поморозил все фруктовые деревья, уничтожив все шансы на урожай. Лето выдалось мокрым и облачным, а жатва — скудной.

Армии западной Эозии вернулись домой из Лэморканда и, отложив подальше свои мечи, бывшие воины занялись тяжелыми земляными работами на неухоженных заросших полях, где теперь только чертополох и рос в изобилии. В Лэморканде разразились междоусобные войны, что, однако, ни для кого не было удивительным; в Пелосии вспыхнуло восстание; а нищих около церквей и у ворот городов на западе прибавилось.