Дэвид Эддингс - Хроники Элении

— И это, возможно, избавит нас от необходимости позднее вводить сюда целые армии, — согласился настоятель. — Я обязательно упомяну об этом в моем рапорте.

Спархок встал.

— Вот и опять я у вас в долгу, отец мой, — сказал он. — Вы всегда выручаете меня в трудные часы.

— Мы служим одному Богу, Спархок, — ответил настоятель. — Кроме того, — усмехнулся он, — ты мне очень по душе. Кое-что вы, пандионцы, делаете не так, как мы, но вы получаете результаты, а это главное.

— Будем надеяться и на этот раз.

— Будьте в пустыне настороже, друзья, и удачи вам.

— Спасибо, отец мой.

Они спустились в главный монастырский двор, а колокола тем временем начали призывать монахов к утренне. Кьюрик привязал коробку с мечами к вьючному седлу мула и все трое взобрались на лошадей. Они выехали через главные ворота монастыря, под заполонивший все вокруг перезвон колоколов.

Пока они добирались до пыльной прибрежной дороги, ведущей на запад, в Джирох, Спархоком овладело задумчивое настроение.

— Что с тобой, Спархок, — спросила Сефрения.

— Эти колокола напомнили мне, что было тогда, десять лет назад. Я знал, что когда-нибудь вернусь в этот монастырь, — он выпрямился в седле, — это славное место и жаль покидать его, но… — Спархок пожал плечами.

Слепящие лучи утреннего солнца отражались от белесой выветренной поверхности дороги, от камней, песка и гравия слева от дороги. По правую сторону вниз резко срывался береговой откос, а за ним, за нестерпимо сияющей полоской белого прибрежного песка, раскинулись темно-голубые воды Внутреннего моря. Солнце припекало, и не больше чем через час стало совсем тепло, а еще через полчаса и вовсе жарко.

— Интересно, здесь когда-нибудь бывает зима? — спросил Кьюрик, стирая с лица пот.

— Это и есть зима, Кьюрик, — ответил Спархок.

— А что же здесь творится летом?!

— Летом тут несладко, нам бы пришлось ехать по ночам.

— А далеко до Джироха?

— Около пятисот лиг.

— Недели три ходу.

— Боюсь, что так.

— Все ж стоило бы нам поехать морем, смерч там не смерч…

— Нет, Кьюрик, — сказала Сефрения. — Мы не нужны Элане утопленниками.

— А разве это, которое следит за нами, не может колдовством найти нас?

— По-моему нет, — ответила Сефрения. — Когда это нечто искало Спархока десять лет тому назад, ему приходилось расспрашивать людей. Оно не могло само почуять его.

— Да, я забыл об этом.

Дни в пустыне проходили однообразно-тоскливо. Они поднимались рано-рано утром, когда на небе еще не гасли звезды, и гнали лошадей до полудня, когда солнце начинало немилосердно палить их самих и лошадей своими отвесными лучами. Потом они отдыхали в неверной призрачной тени тента, который дал им в дорогу настоятель, а их лошади лениво щипали колючую солончаковую травку. Когда солнце скатывалось из зенита, они продолжали путь и ехали до полной темноты. Временами они набредали на редкие родники, всегда окруженные густой зеленью, дающей настоящую тень и живительную прохладу. Они позволяли себе задержаться там на целый день, чтобы дать отдых лошадям и отдохнуть самим перед новой встречей с обезумевшим солнцем пустыни.

И вот у одного из таких родников, чья кристально-чистая вода стекала по скалистому скату в небольшое прозрачное озерцо, окруженное высокими гибкими пальмами, перед ними предстала тень облаченного в черные доспехи пандионца. Спархок, одетый в одну только набедренную повязку, только что вылез, роняя на песок капли, из восхитительно холодной заводи, когда черная фигура показалась на дороге с запада. Всадник и лошадь не отбрасывали никакой тени, и было видно, как их пронизывают лучи солнца, висевшего как раз за спиной всадника. И снова Спархок почувствовал веяние могильного холода, такого странного и неожиданного в этом царстве невыносимой жары и палящего солнца; когда всадник приблизился, он увидел, что лошадь под ним — просто безглазый скелет, покрытый ссохшейся кожей. Спархок не попытался взять свое оружие, но стоял неподвижно, и только дрожь пробирала его, несмотря на жару, и смотрел как приближается призрак. А тот остановил лошадь в нескольких саженях от него и мертвенно-медленным движением вынул свой меч.

— Матушка, — бесцветным речитативом произнес он, обращаясь к Сефрении, — я сделал все, что мог. Рыцарь отсалютовал, поднеся гарду меча к своему забралу, а потом, повернув его рукоятью вперед, протянул вперед.

Бледная Сефрения, спотыкаясь, прошла по горячим плоским камням к рыцарю и приняла меч обеими руками.

— О твоей жертве будут помнить в веках, сэр рыцарь, — сказала она дрожащим голосом.

— Что значит земная память в Чертоге Смерти, Сефрения? Я сделал то, что велел мне мой долг — это и будет мне утешением в вечности, — затем его шлем с опущенным забралом повернулся к Спархоку. — Приветствую тебя, брат, — донесся из-за забрала бесцветный и какой-то далекий голос. — Знай, что вы на верном пути, в Дабоуре вы найдете то, что ищете. А когда ты выполнишь то, что велят тебе долг и честь, мы возликуем в Чертоге Смерти, ибо не напрасной станет тогда наша жертва.

— Привет и тебе, брат мой, — ответил Спархок, с трудом выталкивая слова из пересохшего рта. — И прощай, да пребудет мир над твоей душой.

Мгновение спустя призрак растаял в жарком мареве над пустыней.

Ноги Сефрении подкосились и с протяжным стоном она рухнула на раскаленные камни, будто тяжесть обретшего плотность меча пригвоздила ее к земле.

Кьюрик подбежал к бессильно распластанной на земле женщине, легко поднял ее на руки и отнес в тень, к заводи.

А Спархок, не обращая внимания на обжигающую босые ноги гальку, отправился к месту, где она лежала и поднял меч своего погибшего брата. Позади себя он услышал звуки свирели Флейты. Мелодию эту он не слышал раньше. В ней была вечная тоска и страстный призыв или вопрос о чем-то… Спархок обернулся, держа в руке меч. Сефрения лежала на одеяле в тени пальм, под ее закрытыми глазами обрисовались темные круги. Коленопреклоненный Кьюрик заботливо склонился над ней, а Флейта сидела, скрестив ноги, невдалеке и выпускала на волю заключенные в свирели странные и страстные звуки своей песни.

Спархок вновь пересек полоску раскаленных камней и остановился в тени. Кьюрик поднялся и подошел к нему.

— Она не может идти сегодня, — тихо сказал оруженосец, — а может быть даже и завтра.

Спархок кивнул.

— Это отнимает у нее очень много сил, Спархок, — мрачно продолжал Кьюрик. — Каждый раз, когда кто-нибудь из Двенадцати погибает, она слабеет все больше. Не лучше ли будет из Джироха отослать ее назад в Симмур?

— Может, оно и лучше, да только она не поедет.

— Да, видно ты прав, — угрюмо согласился Кьюрик. — Ты же знаешь, мы вдвоем ехали бы гораздо быстрее.