Рэйда Линн - Волчье время

Однако какая-то польза в его блефе все-таки была — из лица женщины мало-помалу уходило напряжение.

— Да… да, пожалуйста, не уходите, — сказала она, закрыв глаза. Но через несколько секунд снова открыла их и посмотрела на дан-Энрикса.

— Как вы считаете, король действительно простил моего мужа?..

Не ожидавший от нее подобного вопроса Меченый нахмурился. Уриенс был айзелвитом, сохранившим титул и влияние после поражения. В этом не было ничего необычного — многие айзелвиты, обладающие состоянием и титулом, переметнулись на сторону победителей и сохранили свою власть даже при гвиннах. Необычность состояла в том, что таких «подлипал» другие айзелвиты чаще всего ненавидели даже сильнее, чем завоевателей — а Уриенса в Руденбруке если не любили, то, по крайней мере, уважали. И, когда в эти земли пришли люди Истинного короля, внезапно оказалось, что никто из местных жителей не жаждет смерти бывшего наместника.

Атрейн считал, что это ничего не значит, и что с Уриенсом следует поступить так же, как с любым другим предателем, но Меченый придерживался на этот счет другого мнения, и на этот раз король прислушался не к сенешалю, а к нему.

— Что заставляет вас думать, что король имеет что-нибудь против вашего мужа, леди Адалана? — прямо спросил Крикс. — Мне кажется, король отнесся к нему настолько хорошо, насколько это вообще возможно в данных обстоятельствах.

— Он — да. Но лорд Атрейн…

— Атрейн никогда не нарушит волю короля, — твердо ответил Меченый. — Вашему мужу ничего не угрожает. Спите.

Лицо женщины разгладилось, и, к удивлению дан-Энрикса, она действительно вскоре заснула. Во сне она дышала глубоко и ровно — совсем не так, как человек, который даже в забытьи продолжает бороться с болью. Меченый подумал, что, возможно, следует еще раз тщательно проверить действие всех трав, которые они использовали для приготовления лекарства.

Потом в дверь тихонько постучали. Крикс был уверен в том, что это кто-то из служанок леди Адаланы, но мгновение спустя из-за двери послышался преувелительно почтительный голос Лювиня.

— Прошу простить, госпожа Адалана. Лорд дан-Энрикc не у вас?..

Крикс тяжело вздохнул и начал заворачивать в кулек остатки порошка, который он использовал для разведения лекарства.

— Сейчас выйду. Подожди за дверью, — сказал он, не повышая голоса. Меченый знал, что Рельни, привыкший прислушиваться к самым незначительным шорохам в лесу, его услышит.

В дверях Меченый чуть не столкнулся с дочерью наместника, Таирой, заходившей в спальню матери. Дан-Энрикс вежливо наклонил голову и смотрел в пол, пока девушка не прошла мимо. Даже не поднимая глаз, он чувствовал, что она смотрит на него и нарочно медлит у двери, надеясь, что он с ней заговорит. Крикс ничуть не сомневался в ее любви к матери, но все равно не мог отделаться от мысли, что она пришла сюда не столько ради нее, сколько в надежде повидаться с ним. На душе Крикса было неспокойно. В обществе Таиры он все время чувствовал неловкость и вину.

Когда он в первый раз увидел эту девушку, время как будто бы застыло, и дан-Энрикс на секунду перестал осознавать, где он находится. У нее были темные, густые волосы, немного бледное лицо и темно-синие глаза, похожие на штормовое море. Крикс чуть не бросился к ней, поскольку ему показалось, что он видит Лейду Гвенн Гефэйр. Но потом мираж рассеялся, и стало ясно, что девушка, показавшаяся ему точной копией Лейды, была не так уж похожа на нее. Совсем другое выражение лица и взгляд, другой рисунок губ и слишком мягкая, по-детски неопределенная линия скул и подбородка. В довершение всего, Таира была на несколько лет моложе Лейды. Перепутать их друг с другом было невозможно — и, однако, в первые дни жизни в Руденбруке Крикс часто ловил себя на том, что озирается по сторонам, ища Таиру взглядом, словно наваждение каким-то чудом могло повториться.

Когда дан-Энрикс спохватился, осознав, к чему способны привести все эти взгляды, было уже поздно. Девушка заметила его внимание — и истолковала его единственно возможным образом. Не зная, как поправить положение, Меченый напустил на себя безразличие — но этим только окончательно испортил дело. Вероятно, Нойе Альбатрос был прав, когда твердил, что «дайни» совершенно не умеет обращаться с женщинами.

Теперь девушка постоянно оказывалась там, где можно было невзначай столкнуться с Криксом, и взгляды, которые она бросала на него, делались все отчаяннее, а дан-Энрикс чувствовал себя последним негодяем.

Рельни, ожидающий его снаружи, выразительно скривился.

— Тебя не поймешь, дан-Энрикс! — сказал он, как только дверь за девушкой закрылась. — То ты смотришь на нее, как умирающий от жажды — на кувшин воды, то притворяешься, что вообще ее не замечаешь.

В голосе Лювиня слышалась досада. В первую секунду Меченый решил, что дочь наместника нравится ему самому, и Рельни сердится на то, что друг не ценит собственного счастья, но потом он вспомнил, что в последние несколько дней Лювинь вообще почти все время находился в дурном настроении и был сверх всякой меры раздражителен. Меченый посмотрел на Рельни более внимательно. В целом тот выглядел вполне обычно — разве что чуть припухла левая щека.

— Что у тебя с лицом? — осведомился Крикс, отчасти уже догадавшись об ответе.

Рельни отмахнулся.

— Ерунда… всего лишь больной зуб, — ответил он, хотя по его тону было ясно, что эта «ерунда» его уже порядком допекла.

— Сходил бы к Алинарду, — предложил дан-Энрикс.

Лицо Рельни помрачнело еще больше.

— Я сходил. Попросил дать мне что-нибудь от зубной боли. А он заявил, что порошками делу не поможешь, и что зуб придется вырвать. Я пообещал подумать и ушел. Ненавижу зубодеров, и особенно их барахло — все эти щипчики, крючочки, иглы и тому подобное. Может быть, оно как-нибудь само пройдет.

— Но до сих пор ведь не прошло?

— Нет, — мрачно сказал Рельни. — Только хуже стало. Жрать не могу, даже обычный хлеб приходится размачивать в воде. Проснулся среди ночи — ощущение, как будто бы болит вся челюсть сразу, и особенно — этот проклятый зуб. Я всего-то тронул его языком, а в десну как будто раскаленную иглу воткнули. Сижу, как дурак, слюна течет, как у собаки… Так и не заснул потом.

Крикс потер лоб. Если уж после такой ночки Рельни не помчался в лазарет бегом — значит, никакие увещевания не заставят его изменить свое решение, разве что кто-нибудь заставит его силой. Надо сказать, что Меченый отлично его понимал. У самого Крикса зубы не болели лет с семи, но он все равно помнил день, когда, кривясь и обливаясь потом, расшатал и вырвал из десны измучивший его молочный зуб. Инструментарий зубодера, который он часто видел среди прочих инструментов Рам Ашада, вызывал у него те же чувства, что и у Лювиня. Особенно потому, что большинство врачей в столице почему-то полагали, что расходовать бесценный твисс из-за больного зуба — неоправданная блажь.