Рэйда Линн - Волчье время

— Спасибо, — эхом отозвался Льюберт.

— Если это все-таки случится — обещайте, что подумаете над нашим сегодняшним разговором, — сказал рыцарь, на секунду задержавшись у двери. Дождавшись кивка, сэр Ирем вышел. А Льюберт подумал — с чего коадъютор вообще решил, что время может чем-нибудь помочь?..

Оставшись в одиночестве, Меченый подошел к надгробию Наина Воителя и несколько секунд задумчиво смотрел на мраморного короля. Наин покоился рядом со своей первой женой, матерью Валларикса и Олварга. По-видимому, скульптор, ваявший памятник Воителю, не обладал искусством Альдов, благодаря которым каменные лица казались переменчивыми и живыми. Или, может быть, создатель памятника никогда не знал Наина лично, а лицо памятной статуи ваял уже с посмертной маски. Во всяком случае, мраморный Наин выглядел спокойным, отрешенным и задумчивым, что в корне противоречило всему, что Меченый о нем знал.

Крикс в сотый раз сказал себе, что судить о Наориксе по рассказу Олварга в Кир-Роване несправедливо. И даже не потому, что Олварг ненавидел своего отца, а, прежде всего, потому, что Олварг использовал все — и вымысел, и факты, и даже свои действительные чувства — для создания одной глобальной лжи, поскольку эта ложь оправдывала его в собственных глазах и придавала всем его поступкам некий высший смысл.

Крикс думал об этом много раз, но тягостный осадок от беседы с Олваргом не исчезал. Отдельные слова его врага сидели в памяти, словно занозы, постоянно причиняя беспокойство и выводя Рикса из себя. Меченый дорого дал бы за возможность все-таки узнать, что из рассказа Олварга-Интарикса было правдой.

Если правда, что у города, построенного Альдами, есть своя собственная память, и любое чувство, мысль или поступок оставляют в этой памяти свой четкий оттиск, то город знал о Наине всю правду целиком, без искажений или недомолвок. Услышь Крикс что-то подобное несколько месяцев назад, он бы, наверное, встревожился, решив, что эта магия делает человека слишком уязвимым. Ворлокству хотя бы можно противостоять, насколько хватит выдержки и воли, а магии Альдов противостоять бессмысленно. Еще в конце зимы, целыми днями лежа в своей комнате в Кир-Кайдэ, Крикс много размышлял об этом, и в конце концов решил, что Истинная магия напоминает приглашение на танец. Можно решать, танцевать или нет, но если скажешь «да», придется двигаться именно так, как этого требует музыка и движения твоего партнера.

Меченый сделал еще шаг вперед и прикоснулся к гладкому, отполированному камню. Ощутив ладонью шелковистый холод мрамора, Крикс почувствовал себя довольно глупо. Валлариксу память города открылась сама, без всяких дополнительных усилий. Но король провел здесь много времени, в бездействии и тишине, наедине со своим горем, а у Крикса была только одна ночь — и та успела перевалить за середину. Император говорил, что город весь пропитан магией, но Крикс не ощущал ее присутствия. Он может простоять здесь до утра, но камень под его руками так и останется просто камнем. Требовать отклика от Тайной магии так же нелепо, как и требовать чьей-то любви.

Крикс запретил себе думать о том, что все его усилия заранее обречены на неудачу, и сосредоточился на принципах Истинной магии.

Неоднозначная, Непредсказуемая, Неслучайная… ну, это самые азы. Ученикам Совета ста вбивают в голову эту триаду, чтобы они получили самое общее представление о Тайной магии и не путали бы ее проявления с действием Дара. Но ему сейчас это не нужно.

Что еще? Тайная магия не может быть опасной для людей. Пожалуй, это ему тоже не поможет.

Истинная магия парадоксальна. Это может означать, что, если ему нужно что-нибудь услышать, то он должен не прислушиваться, а рассказывать. Валларикс пришел сюда со своим горем — и Адель отозвалась. А он? Он пришел к Наину с историей о том, что слышал от Интарикса в Кир-Роване.

Меченый прикрыл глаза, стараясь вспомнить все, вплоть до самых мелких деталей. Боль и лихорадочный озноб, тошнотворный запах нечистот, гнилой соломы и сырого камня, свои собственные ужас и беспомощность перед приходом Олварга — а потом страшное, нечеловеческое напряжение всех сил во время их беседы. Кажется, он первым спросил у Олварга, чем того оскорбил его отец, слишком уж явно проступала в словах мага ненависть к Воителю. Олварг мог ничего не отвечать — все преимущества в их разговоре были на его стороне. Однако он заговорил, и говорил как человек, который не в состоянии остановиться. Казалось, что Олварг уже много лет хотел кому-то рассказать эту историю, изложив ее исключительно со своей точки зрения, чтобы каждое слово подтверждало его правоту.

«Всю эту кашу заварила эта глупая старая сука, моя бабка…»

«Я родился в первый же год после их свадьбы… Наорикс кричал, что королева ему изменила, и он отошлет и «ведьму», и нагулянного ей ублюдка к своим родичам из Халкивара».

«Дан-Энриксы лишили меня магии, которая предназначалась мне с рождения, а моя собственная мать трусливо предала меня и эту Силу ради человека, вытиравшего об нее ноги».

«Ни одной шлюхи рядом почему-то не случилось, и он пошел к королеве. Он был пьян, она — слишком шокирована и напугана, чтобы позвать на помощь. Он взял ее силой — слышишь, ты, ублюдок?.. А потом, уже в Энони, короля догнал гонец с известием о том, что королева понесла. Мать умерла при родах, а отец тем временем спокойно развлекался с девкой из Энони».

Хотя прошло уже много месяцев, Меченый помнил каждую фразу, сказанную Олваргом, и даже интонацию, с которой она была произнесена. Нравится ему это или нет, но они с Олваргом накрепко связаны друг с другом. Оба по уши увязли в противостоянии двух Изначальных сил, с той только разницей, что Меченый пошел на это добровольно, а Интарикс, вероятнее всего, даже сейчас не понимает, во что именно ввязался. Но, как бы там ни было, все, что касалось, касалось и его. Он должен до конца понять Интарикса, а значит — узнать правду о событиях, связанных с его рождением и детством, и понять, в чем Олварг следует реальным фактам, а в чем отклоняется от них и начинает толковать их в свою пользу.

Камень под его рукой согрелся. В ушах давно начало звенеть от тишины, царившей в усыпальнице дан-Энриксов.

Ответь мне, попросил дан-Энрикс мысленно, не очень понимая, к кому обращается — ведь Наорикс давно был мертв, а Тайной магии не требуется слов. С тех пор, как я узнал об Олварге, я думал, что он настоящий выродок, чудовище, в котором не осталось ничего от человека. А потом увидел, что это не так, хотя и очень близко к этому. Я должен знать, каков он на самом деле. Помоги мне. Отзовись.

Крикс еще не успел открыть глаза, когда мир вокруг него непостижимым образом расширился. Вальдер сказал, что соприкосновение с памятью города нисколько не похоже на ворлочью магию и происходит безо всякого сопротивления, но Меченый все равно подсознательно готовился к знакомым ощущениям — как будто бы твое сознание натягивается на чужую память, словно не разношенная узкая перчатка на руку. Даже если это происходит с обоюдного согласия, в этом всегда есть что-то от насилия. Сейчас ощущение было совсем другим — как в детстве, когда он читал какую-нибудь увлекательную книгу и погружался в нее так, что почти забывал себя.