Вера Чиркова - Соратницы

— Ваше величество пять минут назад верно сказала, что нужно идти с ними, — тихо, но упрямо произнесла Фанья. — А кроме меня, некому. Можно ведь отложить ритуал на несколько дней… в последний раз.

— Нет, — категорично отрезала королева. — Я и так чувствую себя неблагодарной эгоисткой, ты столько лет тащишь на себе тяжкий груз моих бед и ради этого отказалась от всего. От семьи, мужа и детей. Это давно пора исправить, поэтому менять решение я не стану. Иди готовься, об остальном я подумаю сама. И не зови меня вашим величеством, если не хочешь, чтобы мы поссорились.

— А куда нужно идти? — осторожно поинтересовался Майзен, поднимаясь с ковра.

— К Тэрлине, — нехотя объяснила королева. — Ей нужна помощь. Бетриссу и Дору она уже забрала.

— Ну и как ты объяснишь Годренсу исчезновение его жены? — осведомилась задержавшаяся у двери тихоня. — Онгерт, давай отложим еще разок… я клянусь, он будет самый последний.

— Нет! — в унисон отказались королева и капитан.

— Но насчет Годренса ты права, — помолчав, признала Зантария. — Писать ему не стоит. Я сама проведу для тебя ритуал, имею право. Иди надевай лучшее платье, если хочешь — выбери любое в моем гардеробе или в тех вещах, которые приготовили маги для фрейлин. Но поспеши, потом я пойду разговаривать с девушками. Майзен, задержись на минуту, я дам тебе несколько указаний.

— У меня остался один вопрос… — закусив губу, выдавила тихоня. — Кто будет исполнять мои обязанности? Кому передавать дела, секретные документы, печати и все прочее?

— Зачем передавать? — нахмурилась королева. — Ты ведь никуда не уходишь и не уезжаешь… объяснись, пожалуйста.

— Когда мы заключили помолвку, — слова давались Фанье с трудом, и Онгерт шагнул было к ней, но женщина выставила руку в предупреждающем жесте, — то собирались завершить союз через три месяца. В тот день Майзен очень серьезно пообещал после ритуала увезти меня в свой дом в Дортене и сделать все, чтобы у меня не было других забот, кроме варки варенья и воспитания детей.

— Фай… — пораженно вытаращил глаза капитан, — мало ли как я представлял нашу жизнь пятнадцать лет назад! С тех пор я изучил тебя очень хорошо и прекрасно понимаю, как сильно ты отличаешься от моих кузин и тетушек!

— Дело не во мне, — проглотила вставший в горле комок тихоня, — а в тебе. Ты говорил это с такой убежденностью, а в глазах светилось предвкушение… нетрудно было догадаться, что это твоя сокровенная мечта. А я никогда не решусь разрушить такую мечту — на мой взгляд, это самая большая подлость, какую можно сделать любимому человеку. Поэтому ритуала все же не будет, но я останусь с тобой, пока ты не найдешь ту, которая будет рада варить твое варенье.

— Да не нужно мне никакое варенье! — не сдержавшись, вспылил Онгерт. — Я его не ем, ты же знаешь! То-то мне казалась странной твоя привычка пичкать меня всякими повидлами! И никакая это была не мечта, а воспоминание о матери… Летний день, кипит варенье в медном тазу, и мы сидим неподалеку с тарелочками, ожидаем пенок. А тебя я около такого таза давно представить не могу, да и не хочу. Я люблю тебя такой, какая ты есть, — честной, преданной, смелой, ловкой, и никакую другую искать не собираюсь.

— Фанья… — Королева порывисто подошла к подруге, крепко обняла ее, прислонилась виском к виску. — Я скажу одну хитрость, которую ты и сама отлично знаешь. И больше того, это ты меня когда-то научила этому способу, который довольно часто успешно используешь, он называется «откровенный разговор». Но почему-то не захотела даже попытаться начистоту объясниться с родным человеком, а ведь это так просто.

— Это так только кажется… — всхлипнула вдруг камеристка, — а на самом деле очень страшно. Ну как я ему скажу, что ненавижу варить варенье и вязать носки? Я их за пять лет в монастыре кучу связала… приучала себя к усидчивости.

— Предложишь самому сделать выбор, что для него важнее, носки и варенье или ты, такая, как есть.

— Я пыталась, правда! Несколько раз уже рот открывала… но не сумела. А вдруг он выберет носки?

— Ваше величество… — Майзен деликатно, но настойчиво оттеснял королеву от невесты, — можно мы пойдем поговорим? Это недолго, теперь я все понял…

— Говорите здесь, — мгновенно постановила королева, — а я пойду в кабинет. Жду вас через четверть часа, и никаких отговорок больше слышать не желаю.

Нежно поцеловала подругу в щеку и уверенно покинула гостиную, по-королевски высоко держа красивую голову.

А дойдя до дверей кабинета, вдруг поняла, кого ей сейчас напомнила Фанья. Ее саму — такую, какой она стала за последние восемнадцать лет, с тех пор как дала согласие Иглунду. Вернее, ее сделала такой необходимость соответствовать титулу и положению. Стали невозможными внезапные поступки и решения, которые диктовались сиюминутным порывом, а не государственной необходимостью и правилами этикета, пришлось отказывать себе в любимых невинных развлечениях вроде прогулки босиком или катания на качелях так отчаянно, чтобы небо на миг оказывалось под ногами.

И сейчас она снова делает то, что сочла необходимым, а не бежит туда, куда зовет ее сердце.

Зантария минуту постояла у двери, с сомнением посматривая на застывшего возле лестницы егеря, потом опасливо покосилась в ту сторону, откуда пришла, и вдруг, решительно тряхнув так и не собранными в прическу волосами, торопливо, почти бегом направилась к лестнице.

— Зря мы с ней так, — прервала тяжелое молчание Августа, — она же не со зла.

— Сама жалею, — буркнула Окти. — Но по-другому в тот момент не вышло бы. Ты же знаешь, как она к нам относится. Как гувернантка — к несмышленым детям. Кстати, и разбойника точно так же тайком опекает, даже смешно смотреть. Он давно уже сам может кого угодно одним взглядом прижечь… помню, как сначала играл с нами, словно с мышатами.

— Но Фанью никогда не обижал, — расстроенно вздохнула Кати. — И зачем я пенальчик взаправду бросила? Могла бы спрятать…

— Не переживай, у магов эти пенальчики — как у нас гусиные перья, на медяк три штуки, — успокоила ее Августа. — Меня сейчас другое заботит — просидеть тут до вечера без еды и воды не так-то просто, а идти в дом совестно.

— Пошлем Кати, пусть принесет немного. Не думаю, что кто-то пожалеет или осудит, — хмуро отозвалась Октябрина. — А когда вернемся от древней, я сама у нее первая прощения попрошу. Должна же она понимать — мы давно не юные девицы и не изнеженные богатые барышни, привыкли сами принимать решения и отвечать за них. Да мной так маменька с папенькой не командуют, уже лет с шестнадцати!

— Вон Бетрисса давно в доме Тэрлины живет, была гувернанткой, потом компаньонкой, — согласно кивала Кати, — а пока не попросишь, первая никогда не лезет с советами и командами.