Оксана Демченко - Копье Вагузи [Litres, СИ]

– Откуда ты вызнал, что пригодятся мне? – поразилась она.

– Этот край порой зовут праздничным узором Ткущей, – отозвался Ларна, обнимая за плечо и толкая из тени дерева вперёд, ведь все уже покинули причал. – Ты не видела здешних мест, я сам – тоже… Но я был наслышан. Мне рассказывал приятель. Мол, кто пристанет раз к берегу Арагжи и глянет на её прибрежные долины, особенно закатные или рассветные, тот или возненавидит край и утратит покой, стремясь покинуть его, или полюбит… и более не захочет отплыть никуда.

– Возненавидит? – не поняла Тингали.

– Моей душе в этом крике цвета нет родных звуков, – поморщился Ларна. – Видно, я и правда принадлежу северу. Точно, как было обещано: глянул и готов дать команду к отплытию. Мне видится кровь в плоских красных деревьях. Море тут яркое, незнакомого цвета, словно я вдруг стал морю чужой. Нет, Тинка. Не моя это земля. Никогда не поворачивал назад, но теперь был бы рад. В предчувствие беды я не верю. Но – испытываю. От Клыка не отходи ни на шаг, обещаешь? Он получше меня охранник. И ему тоже не по сердцу этот край.

Подтверждая слова Ларны, вороной страф сам занял место рядом с рукой и двигался по широкой улице танцующим коротким шагом, высоко вскидывая лапы и демонстративно лязгая выбрасываемыми и втягиваемыми когтями. От урождённой масти, полуночной, за время пути по пескам мало что осталось: перо под безжалостным солнцем будто переплавилось, обрело тон закаленной стали, серо-перламутровый.

Тингали положила руку на тёплую чешую стрьфей ноги, улыбнулась. Чего бояться ей при таких защитниках? Да и Кимочка вон – близко идёт, с Марей беседу завёл, улыбается. Им обоим нравится Арагжа. Глянцевые чёрные волосы Марницы так и летят над плечами: женщина оглядывается, крутит головой. Синие глаза горят ярко, южное небо их наполнило сиянием глубокого цвета, настоящего…

Малёк закончил разгрузку галеры, убедился, что люди размещены удобно, и догнал своего капитана. Отчитался, пошёл рядом. Он тоже улыбается, захвачен в плен яркостью праздника здешних красок. Того и гляди, в танец пустится. Только хмурость капитана и мешает ему радоваться в полную силу. Ларна чуть усмехнулся.

– Не на тот хвост ты сел, воспитанник Шрома. Избрал бы родичами ар-Рагов, жил бы в их замке. Глядел бы со стены на плюшки древесных крон. Сверху они, пожалуй, поприятнее смотрятся. Зеленые, и всего-то. Без крови стволов.

– Какая кровь, брэми капитан? Это праздничный красный цвет, даже в Синге так украшают улицы перед боями выров на мелководье. У выров кровь бурая с зеленью, начни разбираться, всякое болото им мерзостно своим цветом, – обиделся Малёк. Вздохнул. – Шром мне родня, этого нельзя изменить из-за здешней красоты. У него душа ещё краше. Но саженцы я попрошу у Ронги: вдруг приживутся и у нас?

Ларна неопределённо повел бровью, но вслух не ответил. Догнал Кима, попросил по возможности не растягивать надолго очередное вежливое посещение замка. Года не хватит, если каждому ару хранителю рассказывать столичные новости! Между тем, сам Ронга упредил: через три недели, а то и раньше, может упасть большая песчаная буря. Никому не пережить такой ужас в сухих землях вне обжитого берега… Ронга согласно качнул усами и ответил за Кима: в замке подождут. Гости выйдут из песков и тогда будут нуждаться в отдыхе, это южные выры понимают, и потому держат свернутым парус любопытства.

Пока что надо спешить, гость прав… Уже собран в путь караван, это южное слово, и здесь оно ещё живёт, забытое на большой земле. Бочонки с водой, запас масла для панцирей, пологи, натянутые на седла четырёх страфов, обученных бежать и стоять ровно, создавая тень – всё подготовлено за городом. До жилья старого выродёра два перехода. Ронга пристроился возле Ларны, прицелил в него глаза на стеблях.

– Говорят, летом на севере ночь коротка, а зимой длинна, – сообщил он. – Нелепо. Неудобно! Если бы мы так жили, прокляли бы лето. У нас время разделяется почти ровно меж тенью и светом. Это правильно и удобно.

– Ким изложил сказку, – усмехнулся Ларна. – Про древние времена. За Серыми туманами есть, по его уверениям, земля, где ночь длится всю зиму. От бессолнечной жизни люди с непривычки теряют ум. И летом не легче. Солнце торчит в небе без устали, не даёт сна и вытравливает покой из души. Не знаю… Может, и правда. Но всё же мне нравится разный по длине день. Зимой пасмурно, и мысли охотнее идут в голову. Летом жарко, и дела движутся споро. У вас же нет разницы в жизни. Течёт она день за днем, и всяк похож на следующий и предыдущий. Утром ясно да празднично, после обеда над побережьем во влажный сезон дождь хлынет, духоту нагонит. К ночи всё высохнет. Нет, не мой это край.

– Барта так же говорил, – развеселился Ронга. – Тот выродёр, старый. Потом привык. Отбил себе подружку у местных. Дом выстроил. Личинок… то есть деток, у него двое. Теперь твердит иное: в одинаковости дней молодость ему видится более длинной. Не убегают в прошлое годы, как на севере, сезонами: приметно и даже досадно. Сам спроси у него. Хорошо в Арагже жить. Очень хорошо!

– Спрошу… – Ларна остановился и досадливо качнул головой, оглянувшись. – Тинка! И на кой я прикупил лишние нитки! Идём, вышивальщица. Отдыхай, пока можно. Неужто опять вся в шитье? Ну-ка, проверим. Ты сильно замерзла?

– Да…

– Тагги хочешь выпить?

– Да… ага, сейчас.

– Понятно. Плохо дело, – вздохнул Ларна и подозвал Ронгу. – Подставляй спину, пока она не споткнулась и не подвернула ногу.

Тингали говорила, но, как верно заметил Ларна, сама себя не слышала.

Она уже никого не слышала, с головой уйдя в работу. Юг казался ей особенным, достойным вышивания большого парадного узора. Ткань имелась: подходящий платок ещё в порту ар-Шархов перед отплытием приглядел и подарил Ким. Один сестре, второй – Марнице. Южной выделки, легкий, прохладный на ощупь. Цвет в нём играл и шевелился, довольно чуть погладить ткань. Золото – основной тон одного края – то выцветало, то лоснилось тёмным загаром, то сухо сыпалось рыжим песком. А другой край наливался синевой, уходящей в ночной сумрак. Красота! Но и она без вышивки пустовата… Тингали на ощупь добралась туда, куда потянул за руку Ларна. Заползла на панцирь Ронги, продолжая кивать и соглашаться с любыми утверждениями. Рядом довольно скоро устроился Хол. Рассмотрел платок, последил немного за движениями иглы Тингали, пытаясь точнее понять её замысел. Добыл свою иглу и стал шить со стороны ночи, придирчиво подбирая нити.

– Вот разобрало обоих! – возмутилась Марница. – Ну, юг. Ну, небо тут взору в радость. Море тёплое. Так в Горниве летом не хуже.

– У тебя глаз иначе устроен, – улыбнулся Ким. – Они вышивальщики. Им новое ложится в душу, узором и на канву просится. Они ощущают мир острее иных людей… и выров. Принимают свой дар и пробуют с нами поделиться хоть так – вышивкой. Простыми нитками ведь работают, а душу вкладывают без меры. Красиво будет, уже теперь вижу.