Оксана Демченко - Копье Вагузи [Litres, СИ]

Что может сотворить один боец с прорвой народа? Ничего, тут требуется сила иная, сотня стражи, не менее. Или имя, знакомое каждому. Громкое имя – оно вроде работы вышивальщицы, в каждую голову вшито. Оно делает Ларну непобедимым для толпы.

Для общего настороженного взора Ларна – великан! На него все глядят снизу, словно он макушкой до солнышка дотягивается, и страф его тоже ужасен – непомерно. Люди не в силах оторвать взглядов от всадника. Сами выхватили его фигуру из сутолоки, сами единым шепотом выдохнули имя – и уже клонят головы, мнут шапки, никнут повинными головами. Опасливо слушают рухнувшую на площадь тишину, вздрагивая от каждого удара лап страфа.

– С чем он подошел к тебе? – Ларна приблизился вплотную и спросил у торговки, чуть наклоняясь с седла. – Сразу потянул булку или что спросил сперва?

– Сказывал, из порта. Наняться на работу хотел, – не рискнула соврать женщина.

Ларна бросил мелкую медь на лоток, страф сделал еще два шага и встал возле пацана. Серые глаза выродера будто потрошили толпу. Люд корчился, как от боли, и ниже клонил головы. Тихо сделалось до оторопи. Ар-клари стольного города Усени молчал, пытая площадь беззвучием.

– Великая победа красного города над гнилым, – наконец насмешливо молвил он. – Бывшему рабу вы не пожелали дать работу, он чужой, таких не надобно вам. Вы же люди… свободные. Его пусть кормят выры. А вы кидайте камнями, чтобы не зарился на вашу сытость. Так получается? Сам вижу, именно так. Между тем, взятое в крайней нужде по новому закону рассматривается отдельно, не вполне даже как кража. Самосуд по тому же закону карается страшно… и вам это ведомо. Ты, ты и ты, вы двое и ты ещё, пожалуй. Сегодня до заката сами подойдёте к страже. Внесете оговоренные деньги за смуту, затеянную вами. Будете снова замечены в подобном деле, в городе и не появляйтесь. Под топор уложу. – Ларна ещё раз глянул на людей и нагнулся ниже, к воришке. – Ты глух на оба уха? Что было сказано освобожденным в порту? Подходить к старостам слобод по поводу работы. Если откажут три раза кряду, жаловаться мне или иному кому из охраны. К кому ходил? Отказывали тебе трижды?

Парнишка коротко, едва заметно, кивнул. Из задних рядов его уже жалели, со всхлипами выражали сочувствие. Почему-то в мудрости слов Ларны и правоте его деяний город не сомневался. Особенно когда сам Ларна находился рядом, на расстоянии броска ножа. Сероглазый завершил выслушивание перечня слобод, отказавших пацану. Усмехнулся заинтересованно.

– Хлебопёки кланялись сегодня шаару в ноги, как я слышал. Работников требовали себе. Оказывается, врали. И медники врали. Про плотников, которые с утра хоронят меня на всех углах, я помолчу.

Люди начали подхихикивать и переговариваться живее: история с заказом гробов, видимо, и правда оказалась сладка для сплетников… Воришка встал на ноги и, озираясь, торопливо дожевывал булку. Крупный мужик пробивался через толпу и басил на всю площадь, защищая интересы хлебопёков, которым работники нужны, но исключительно крепкие. Его слушали, выкрикивали ехидные вопросы и советовали почаще кормить помощников. Ларна подцепил воришку за шиворот и усадил на страфа впереди себя. Что-то вполголоса уточнил. Мальчик кивнул, глотая последний кусок сухой булки. Сжал в ладони нечто, переданное Ларной, спрыгнул на мостовую и побежал без оглядки с площади по той самой улице, ведущей к порту, вдоль канала. Я отвернулась от окна. На душе стало тепло: ещё одного котенка сероглазый пристроил к миске…

Створки ставней резко хлопнули, в комнате сгустился зябкий полумрак. Шум площади разом отдалился. Я с новой опаской изучила человека, занимающего второй стул.

Пока я глазела на узоры толпы, оказывается, принесли стул! Образцы камней и ракушек убрали. Вместо них на опустевший стол без шума установили большую кружку с пивом, поместили рядом тарелку с солёными рыбьими спинками. Когда всё было готово, пришёл незамеченным и занял своё место тот, кто заказал питье… И вот – деревенщика Тинка наконец его заметила, чего он ждал весьма терпеливо, надо признать! Тощий, весь извёрнутый, кривоплечий человечишка с мутноватыми глазами старался сидеть в кресле ровно. Смотрелся он не молодым и не старым, цветом волос имел невнятный, словно их засыпало пылью. Одет вроде небогато, но без заплат… Как явился, когда – так это вопрос не для меня, ротозейки. Остается лишь охать от неприятного удивления и хлопать глазами.

– Брэми, я к вам по делу, не надо беспокоиться, – заверил линялый человек. – Я давно желаю побеседовать с вами, однако вас усердно прячут. Давайте уточним: вы Тингали, настоящая и единственная в своём роде вышивальщица. Я уже пробовал по моему делу испросить помощи трех иных, заявивших за собой то же ремесло. Но быстро установил: они фальшивые.

– Как же вы установили? – насторожилась я.

– Если я не вижу левым глазом и едва слышу правым ухом, не надо полагать, что я соображаю медленнее и хуже иных, – неприятно усмехнулся человек. – Это вредное заблуждение… для здоровья и жизни.

Он сразу не понравился мне. Ну зачем угрожать и выказывать себя важным? Хотя… не все рождаются Ларнами. На сероглазого только глянь – уже пробирает страх. С неприглядной и даже жалкой внешностью всё иначе: приходится словами выжимать испуг из собеседника. Я глянула на незнакомца внимательнее, ругая себя за то, за что Кимом изругана уже раз сто. Брат любит мне Малька в пример ставить: вот, гляди, он людей не делит на милых и немилых… Сразу глубже всматривается.

Да как ни гляди: гниловатый человек. Извёрнутый. Страх ему нужен в собеседнике, он так себя уважает – через чужой страх. Но сюда он пришёл с важным делом, действительно так. Сам пришёл, если разобраться. Меня никуда не поволок и пугает скорее по привычке, не умеет он иначе.

– Я Тингали. Вы поскорее излагайте дело, а то Ларна вот-вот придёт, – предупредила я.

– Через ставни он не видит, – усмехнулся человек. Чуть помолчал и вздохнул. – Брэми, я хочу заказать вышивку. Не буду обманывать вас: моё место в городе особое, оно всегда в тени, но при том вовсе не худшее, на жизнь жаловаться нет причин. Скажем так, я староста своей слободы. Если бы того воришку побили сильнее, он прилип бы к нам рано или поздно. Уродам и калекам подают охотнее, чем здоровым. У нас выстроен свой порядок, мы не выделяем золота ворам и не откупаемся от охраны, мы честно платим десятину напрямую шаару. Я вполне деловитый и разумный староста.

– В чем же ваше дело?

– Оно особого свойства, – щека гостя стала отчётливо подёргиваться, выдавая волнение. Он нахмурился, сухими пальцами помассировал сероватую кожу лица. – Как я сказал, на жизнь не жалуюсь. Все, что нам требуется, мы умеем получать без вышивок. Это личная просьба. Потому я и не могу допустить обмана. Я редко обращаюсь с личными просьбами. Ещё реже говорю с посторонними о себе. – Его щека снова дернулась. – Я знаю, кто сделал меня таким. Уродам лучше подают… Прежний староста заказывал ворам кражу детей. Его ближние калечили добытых. Но это в прошлом и это уже оплачено.