Владимир Кощеев - Проклятые Земли

Отложив книгу, прикрыл глаза. Старые сказки ожили, истребили всех на моей родине. Но тогда к северу от деревни тоже никого нет в живых? Почему же барон бездействует?

Заскрипело дерево, я выхватил меч, вскакивая на ноги. Волосы на загривке зашевелились, по коже прошел леденящий душу ужас.

Дверь в лекарню была открыта.

Я таращился в черный провал, куда совершенно не доставал свет от печи. Пальцы на рукояти вспотели, волосы на загривке встали от ощущения потустороннего ужаса, катившего волнами из лекарни.

Конь вдруг заржал испуганно, вскинулся, молотя копытами воздух, перетянутые ноги разорвали ремень и конь вырвался наружу.

— Стой! — крикнул, срываясь в прыжке наружу.

Не хватило совсем чуть-чуть, чтобы перехватить поводья. Буланой вырвался на свободу и умчался в ночь. Я же застыл посреди двора, укрытого густым туманом. От выпавшего снега не осталось и следа — лишь чуть подмокшая земля свидетельствовала, что здесь была влага. Чавкнула грязь под сапогами, я огляделся вокруг — ни души.

Хорошо хоть снял седельные сумки — там все мои сбережения. Сплюнув от досады, вернулся в дом травницы. Повезет — найду коня поутру. Он всегда возвращался, так чем этот раз отличается?

В жилой комнате все осталось без изменений. Происшествие с конем отрезвило, отгоняя страх. Я снова внимательно оглядел помещение, не оставляло чувство угрозы. В сторону лекарни старался не смотреть, следил лишь краем глаза.

Может, именно потому и заметил смутное движение в темноте. Сжав рукоять меча, встал спиной к печке. По-хорошему, нужно раскрыть ее, чтобы света стало больше, но и так видел относительно нормально. По крайней мере — сунься Зара ко мне из-за двери, точно замечу.

Все еще сжимая меч, отвернулся на секунду — скинуть крючок с печи и распахнуть дверцу. В спину тут же ударил леденящий душу ветер. Меня пробрало до самых костей. Душа ушла в пятки, волосы на загривке вскинулись.

Резкий разворот и удар наотмашь. Воздух взвизгнул, рассекаемый острым лезвием. Никого. Лишь ветер гуляет снаружи, да долбится бессильно в чудом уцелевшее окно.

И все же нарастающее чувство опасности — наследие жизни наемника — не давало успокоиться. Как-то же дверь в лекарню открылась, и я уже готов поверить в существование живых мертвецов.

Борясь с желанием броситься к двери, чтобы закрыть одним ударом плеча, продолжал всматриваться в темноту. Теперь свет от печки проникал глубже, вычерчивая в темноте синие полосы предметов. И, могу поклясться, трупа там не было!

Проглотив комок в горле, сделал осторожный шаг вперед, держа острие меча между собой и лекарней — если кто и полезет, наколю на клинок, выигрывая время.

Выждал несколько секунд тишины и сделал шаг вперед, не сводя глаз с черноты проема. Зрение медленно привыкало к темноте за старой дверью.

Еще шаг, скрипит половица под сапогом, вырывается пар изо рта — в этой части дома уже заметно холоднее. Но руки лишь крепче сжимают меч, а глаза смаргивают подступающие от напряжения слезы.

Еще шаг. И снова ничего, до двери всего метр, на следующем шаге смогу дотянуться до края и толкнуть, отрезая лекарню от жилой комнаты. Там останется лишь подпереть чем-нибудь, уж соображу. Главное, закрыть проклятую дверь.

Шаг, на выдохе удар ногой по бревнам, дерево скрипит. И разваливается в труху прямо под окованным носком сапога. Ну, это уже никуда не годится! Только что дверь была крепкой и едва сдвигалась!

За спиной раздается жуткий скрежет, оборачиваясь, снова рублю воздух клинком. И застываю, глядя в мертвые глаза истлевшего тела.

Зара стоит передо мной, наклонив голову на бок. По глазному яблоку скользит гнилостно-желтая слизь, но травница не обращает на него внимания. Челюсти медленно ходят вниз и вверх, словно восставшая разминает их. Усохшие руки приподнимаются, острые когти вместо фаланг вытянуты в мою сторону. Облезлое платье распалось на рваные ленты грязного полотна. Треснувшая кожа на скулах обнажает остро заточенные зубы.

— Х-ш-ш-ш… — вырвалось из глотки умертвия.

Я отшатнулся назад, к проему в лекарню, чувствуя, как седеют волосы.

— Мертвые не оживают! Мертвых бояться не нужно — бояться нужно живых! — всплыли в памяти слова сотника.

Но вот он — оживший мертвец, тянет ко мне свои тощие руки. Мгновение страха отступило, оставляя после себя лишь ярость и гнев за мимолетный испуг.

Крепче сжав рукоять, я зарычал и, шагнув вперед, рубанул по воздуху, отгоняя нежить прочь. Острая сталь свистнула, срезая клочки сарафана, но Зара и не подумала отступать — наоборот шагнула навстречу, сокращая расстояние.

Я ушел из угла, куда меня загоняла тварь кувырком. Над головой прошуршала дряхлая ткань, задев затылок обрывками. От этого прикосновения, кажется, волосы поседели от ужаса.

Выпрыгнув на ноги, снова ударил клинком за спину в развороте. Зара, медленно поворачиваясь, напоролась на сталь. Оглушительно щелкнула кость, правая рука по локоть отломилась, отлетая в сторону печки. Я ударил еще, обрубая левую.

Почуяв приближающуюся опасность, отпрыгнул. И вовремя — нежить рванулась вперед, широко раззявив усеянную острыми зубами пасть.

Щелкнули челюсти рядом с лицом, оттолкнул тварь, ударив в грудину. Хрустнули ребра, Зара отлетела к стене. С потолка посыпалась труха, укрывая паутиной и грязью переломанную, словно брошенную куклу, нежить.

Я застыл, ожидая продолжения схватки, но труп больше не шевелился. Отведя меч в сторону, подошел на шаг и, взмахнув клинком, перебил сухие позвонки. Теряя последние волосы, череп покатился к печи. Пинком ноги отправил отрубленную голову в огонь.

Пламя тут же сменило цвет на ядовито-зеленый. По ушам ударил страшный визг, а тело, оставшееся у стены, рассыпалось прахом.

Все еще не веря в такую легкую победу, переводил дыхание, оглядываясь по сторонам. Что за проклятье превратило молодую девушку в потустороннюю тварь? Почему она осталась одна во всей деревне?

Словно в ответ, снаружи завыли. И это совершенно точно не были волки.

— Похоже, ты была не одна, — прошептал я печке, где не осталось и следа от черепа умертвия.

Развернувшись к двери, замер, ожидая. Вой приближался, дробился на несколько голосов. Похоже, я разбудил дремавшую нежить. И теперь твари сунуться за моей душой.

Рука машинально дернулась к воротнику куртки. Подаренный приходским священником еще в детстве крест будто сам прыгнул в ладонь, источая тепло, накопленное от тела. Простой жест сразу же успокоил, словно некто более сильный незримо присутствует рядом.

Вой не прекращался, но теперь звучал иначе, все так же злобно, жутко, но уже разочарованно. Будто вынув нехитрый оберег, я отгородился от опасности.