Андрей Георгиев - Земля цвета крови (СИ)

— Найдёшь меч, он — твой! Не найдёшь, значит ты его не достоин. Вперёд, сосунок! — говорит Эльбург, усмехаясь.

Знаю я такую улыбку, не раз видел её на лице деда. В ней — презрение. И это меня задевает за живое. Я сбрасываю с себя одежду и с разбега прыгаю с небольшого обрыва в воду. Странно, сейчас первый летний месяц, но вода ледяная. Мои мышцы долго не выдержат такого холода, начнутся судороги и тогда точно — смерть. Нужно шевелиться, не дать телу замёрзнуть.

С чудовищной силой Эльбурга, меч мог запросто упасть близко к противоположному берегу реки. Я плыву, отталкиваю от себя ледяную воду. Кувшинки! Откуда они здесь? В наших краях это редкость! Но я сам себе отвечаю — кто мне сказал, что это река Алау-ри?

Кувшинки мешают, но я продолжаю плыть. По моим ощущениям, что я на середине реки. Выдох — десять секунд, вдох — пять. Выдох, вдох и я погружаюсь, я глубоко под водой. Открыть глаза, нужно открыть глаза!

Я замечаю, как не так уж и далеко от меня, ярким росчерком, красной искоркой отбрасывает свет камень в навершии меча. Лёгкие начинают болеть, нужен свежий воздух, всего лишь один глоток воздуха. Ногу обвивает стебель кувшинки, я пытаюсь освободить ногу, но этим делаю себе только хуже. Паника! И опять в голове слова деда:

«Если ты дал возможность панике проникнуть в твоё сознание, ты потеряешь всё. В первую очередь — самообладание и выдержку. Враг всегда, запомни это, смотрит тебе в глаза. Заподозрит, что ты не знаешь, что делать дальше, ты пропал. Ты погибнешь, ты подведёшь всех, кто находится рядом с тобой. Гони панику, будь мужчиной, возьми себя в руки!»

Взял, собрался. В лёгких горящие угли костра, перед глазами синие кругляши. Но руки делают своё дело, я распутываю смертельную удавку и стебель кувшинки исчезает. Я уже близко от поверхности воды, но нет, сил нет, я медленно опускаюсь вниз, на глубину.

Что-то мягкое слегка касается моего тела, я протягиваю руку и чувствую, что держусь рукой за плавник рыбы. Секунда и мои лёгкие разрываются от огромного количества воздуха. Вдох — выдох. Сердце стучит, как сумасшедшее. Вдох, выдох, задержка дыхания. Кувшинки все исчезли, где находится меч я знаю. А вот и она, ярко-красная искорка. Рука сжимает рукоять чимкена, теперь — наверх.

Дьявол, всегда считал себя сильным в физическом смысле этого слова. Но подняться по скользкому глинистому обрывистому берегу нет сил. Руки, ноги дрожат, в голове шум, из носа пошла кровь. Костёр, нужно сделать через не могу шаг, второй и ползком, извиваясь, как змея, подползти к костру, вобрать в себя его тепло. Да, хорошо-то как! Огонь согревает моё тело, исчезают последние капли воды, я одеваюсь.

— На колени, воин! — слышу я за спиной голос Эльбурга.

Я на коленях, меч положил перед собой, на замлю.

— Твой друг должен напиться твоей крови, Альтор! — говорит мне дед Ингвард, протягивая мне нож.

Я провожу по запястью ножом, кровь попадает на лезвие меча, на землю. Меч вспыхнул ярким красным светом, мой меч стал одним цветом с землёй, обагрённой моей кровью, с землёй цвета крови. Ко мне подходит войн в тёмно-синей мантии. Маг-мечник, о котором мне очень много рассказывал старый Ингвард. Маг, от которого очень многое зависит в смертельном поединке. Этот светловолосый, очень молодой парень, снимает амулет в форме закрученной спирали, которая отсвечивает жёлтым светом. На вершине спирали — камень красного цвета, который начинает ярко загораться красным светом в такт моему сердцу.

— Носи его, никогда не снимай. А теперь закрой глаза, Альтор. — говорит маг, амулет теперь согревает мою грудь.

— Зачем ты это делаешь, брат? — спрашивает дед у мага.

— Я разбужу в нём Дар, Ингвард Волк. Захочет его развить, станет таким, как я. Не захочет — так и умрёт когда-нибудь с Даром, которому он не позволил разгореться. Хуже не будет.

Маг положил мне на голову ладони, что-то произнёс на языке, которого я не знаю. По телу прошла горячая волна, меня охватил озноб, я стал погружаться в сон, в темноту, в тишину забвения.

— Не подведи нас. — сквозь сон доносится голос Ингварда Волка. Его слова повторяют все остальные мечники. — И ещё, внук, запомни золотое правило мечников: день без тренировки — заметишь это только ты. Два дня — заметит твой учитель. Три дня не занимаешься — заметят все.

—

Сон медленно отступал. В теле я почувствовал необычную лёгкость. Что-то мягкое и шершавое облизывало моё лицо. Лоб, щёку, нос. Мне стало смешно, я спросонья говорю:

— Пепел, отстань от меня!

Только он способен на такое, только он проделал это не один раз, когда я летом спал на соломе, на улице. Пепел неслышно подкрадывался ко мне, и потом, облизав моё лицо, весь светился от счастья целый день.

Сна не было ни в одном глазу. Пепел! Я вскочил на ноги, протёр рукой глаза. Да, Пепел! Он стоит чуть в стороне от моей лежанки, на глазах у него слёзы. Не у одного у него.

Галан смеётся, рядом с ним стоит старшая поселения друидов и тоже улыбается. Дуб-великан, поселение друидов. На моей шее, на золотой цепочке, кулон в форме спирали, на вершине — камень красного цвета, который испускает красный свет в такт ударам моего сердца. На земле лежит мой, именно мой, меч чимкен.

Жёлтая степь.

Стан Великого хана

Тахардана.

Конец первого летнего месяца.

Хан Тахардан умирал, и он это отчётливо понимал. Хотел ли он этой смерти? Да, хотел. Слишком много он прожил на этом свете, пора отправляться в чертоги Всевышнего, к мудрому Муразе. За семьдесят пять лет очень много он отдал сил для становления сильтуров, как свободного и сильного народа, для постройки новых селений в степи.

И пусть эти варвары, люди, тихонько посмеиваются над кочевниками, над их культурой, бытом. Пусть смеются, но они завидуют просторам Жёлтой степи, полноводным рекам, сочной траве и главное, ветру свободы. Пусть смеются и над ним, старым Тахарданом, но жизнь у него удалась, это факт неоспоримый. Трое сыновей, восемь внуков, разве не это истинное богатство? Разве не это мечта всех живущих на этой земле. И сильтуров и людей?

— Позови ко мне старшего, Ирдук. — тихо произнёс хан. — И шамана позови ко мне. Только быстро, силы, как вода в песок, уходят.

Старший сильтур, он же помощник хана, выбежал из артуга, прикрыв за собой полог. Хан остался один, в тишине, о которой он будет скучать там, куда скоро отправится в последнее путешествие. Как шаман говорит, у Всевышнего постоянно пируют души умерших, всегда весело, зачем грустить о прошедшей жизни и наступившей смерти?

Тахардан прикрыл глаза. Перед ним пронеслись, как одно мгновение, все его славные дела, все походы с войнами на города людей. Он вспомнил свою жену, самую первую и самую любимую, которая умерла при родах, подарив тогда ещё молодому хану, двух сыновей-близнецов — Тимуара и Димуара. Знатные воины и командиры, но нет в них той рассудительности, которой с избытком хватает у старшего сына — Чинтана.