Юлия Остапенко - Тебе держать ответ

— О, это невозможно пересказать, это надо было видеть, — закатил глаза Блейз. — Но так и быть, я скажу, слушай… Эфрин и Бристансон завтра дерутся на дуэли!

Рука, с ленивым изяществом раскидывавшая карты, замерла над сукном. Фокстер не улыбнулся, только его глаза расширились.

— Бристансон? — переспросил он. — С… Эфрином?!

— В том-то и соль анекдота, — усмехнулся другой партнёр, но в наступившей тишине смешок прозвучал фальшиво.

— Да он в своём уме?!

— В тот миг, вероятно, временно из него вышел. Но тогда это никому не показалось странным… верно, лорды?

— Не то слово, — отозвался один из зрителей. — Веришь, Фокстер, мне и самому хотелось надавать этому щенку пощёчин, боюсь, на месте Бристансона я бы не удержался. Но Сальдо — ходячее благородство, ты же знаешь, он жаждет удовлетвориться по всем правилам…

— Вы хотите сказать, — перебил Фокстер, — что Сальдо из клана Бристансон бросил вызов безродному выскочке Эфрину? Именно это вас так развеселило, милорды?

Никто не ответил. Фокстер швырнул карты на стол.

— Быть может, кто-нибудь из вас объяснит мне, что в этом смешного? — сухо спросил он.

— Ну, я же говорю, это надо было видеть, — неловко улыбаясь, отозвался наконец Блейз. — Никто толком и не понял, что случилось — я не понял, во всяком случае. Сперва они даже не разговаривали — ну, ты знаешь, какого мнения Бристансон об Эфрине…

— Такого же, как и все благородные люди, — холодно перебил Фокстер.

— И тем не менее ты играешь с ним в карты, как и все мы, — встрял мужчина, сидевший между Блейзом и Фокстером.

Тот пришпилил его взглядом к спинке кресла.

— Я терплю его здесь, так же как и любой из вас, Твисто, — чеканя слова, ответил он. — Но пусть выйдет вперёд тот, кто видел меня за одним столом с этим смердом. Я готов спросить с него за такие слова.

— Ох, будет вам, — вмешался кто-то из стоящих. — Довольно одного вызова за ночь.

— Так как это вышло? — тут же спросил Фокстер.

— Как это обычно выходит. Бристансон с Пиллано спорили о соколах — ну, ты знаешь, у Пиллано пунктик на этом. Эфрин влез в разговор и моментально перетянул его на себя. Неожиданно согласился с Пиллано насчёт соколиц — хотя я своими ушами слышал, как он на прошлой неделе говорил, будто считает их разведение бабской придурью…

— Ближе к делу! — рявкнул Фокстер.

Блейз пожал плечами:

— Гилас знает, как это вышло, Тед. Бристансона, конечно, взбесило, что этот щенок влез в разговор, ещё и отбил у него собеседника. Но ты знаешь его характер, он никогда не полезет на рожон. Они стали спорить о соколах втроём, это было любопытно — Эфрин, как всегда, за словом в карман не лез… И будто нарочно делал всё, чтобы оскорбить Сальдо.

— Оскорбить?

— Нет, не прямо… ничего такого он не говорил, но тон и взгляд у него были такие, будто он считает Бристансона полным ничтожеством и бездарем во всём, что касается соколов, и будто это Бристансон встрял в чужой разговор, а не он. В конце концов Сальдо вышел из себя и заявил, что Эфрин сам ничего не смыслит в охоте и только языком трепать горазд… и тогда… ох…

— И тогда, — торжественно закончил один из мужчин, — Эфрин говорит: «Вы несправедливы, милорд, мой язык горазд вовсе не только на трёп, и вы о том можете с определённостью узнать у леди Чаттоны!»

Мужчины снова зашлись хохотом. Фокстер недоуменно приподнял брови.

— Эфрин навещает «Вечный сад»? Я ничуть не удивлён. Но при чём тут Сальдо, разве он…

— О, Тед, — ощерившись, с деланным участием протянул Блейз. — Ты всегда узнаёшь новости последним. Госпожа Чаттона уже третий месяц принимает нашего Сальдо у себя в частном порядке, и уверяла его, будто ни с кем другим не делит постель. Наш Сальдо, разумеется, сперва не поверил, но Эфрин немедленно посвятил его — а заодно и всех нас — в столь деликатные подробности, что сомнений не осталось никаких…

— Бристансон вызвал Эфрина на дуэль из-за шлюхи?

— Думаю, намного сильнее его задело то, что ему подсунули лежалый товар, — развёл руками Блейз. — Чаттона выдурила у него кучу денег, заливая, будто никому больше не даёт. Эфрин всего лишь развеял иллюзии. Бедняга Сальдо, он просто озверел…

— Хотел драться тут же. Что было за представление!

— Еле их разняли.

— Это следовало видеть, Фокстер!

Фокстер молча слушал сбивчивые восторги товарищей. Он не смотрел ни на кого из них — только перед собой. Потом его взгляд задержался на мрачном человеке в другом конце зала, затем на Блейзе.

— Он уже выбрал секунданта?

— Выбрал? Слышали? — заговорили между собой мужчины. — Нет, не выбрал. Кажется, нет.

Фокстер отодвинул стул и встал.

— Прошу простить меня, милорды. Я должен ехать. Благодарю вас за своевременные сведения. Где эти двое сейчас?

— С Эфрином ты разминулся на четверть часа, он сказал, что едет в замок. Бристансон ушёл сразу, должно быть, домой…

— Благодарю, — сказал Фокстер и вышел.

Магда поставила бокал, который все прошедшие минуты судорожно стискивала в руках, встала и вышла следом. На плечи ей накинули плащ, яркий зал сменился полумраком коридора и теменью улиц, но она не заметила ничего этого, как не замечала и Тедора Фокстера, шедшего прямо перед ней.

Магдалена Фосиган вскочила в седло и, вонзив шпоры в бока кобылы, сорвалась в галоп.

Так это правда. Всё, что сказал Рикки — правда. Её муж собирался драться на дуэли с Сальдо Бристансоном. Из-за женщины. Из-за шлюхи.

И тех, кто не находил это событие смешным, оно приводило в ярость.

«О боги, — стучало в висках Магдалены, задыхавшейся от горечи, злости и стыда. — Боги, какая низость, какая глупость и гнусность, и как он посмел… и как они посмели так говорить о нём?!» Они даже называли его Эфрином — Эфрином, тогда как он вот уже год как стал Фосиганом. Стал благодаря женитьбе на ней… и как же она ненавидела его за это в первые дни их брака! Или нет, в первые часы… в первые минуты. В первые мгновения, когда только увидела его, своего будущего мужа и господина, стоя у алтаря в храме Гилас. Она ненавидела его заранее, лишь только узнала, что отец отдал её незнакомцу — безродному, нищему, бог знает откуда взявшемуся. Не то чтобы она была удивлена. Да, она Фосиган, но в то же время — бастард, а бастардам не положены блестящие партии. Но даже будучи дочерью замковой прачки, Магда оставалась также дочерью Георга Фосигана и считала, что заслуживает лучшей доли, чем насильный брак с безродным смердом, у которого нет даже родового имени, только собственное — Эд…

Это имя она беззвучно шептала, а потом выкрикивала ему в лицо ночью того же дня, выгибаясь и извиваясь под ним, как последняя потаскуха, умирая от наслаждения, которого никогда не знала раньше, хотя впервые отдалась мужчине в тринадцать лет. Мужчине… мужчины ли это были? Нет, впервые в жизни она увидела мужчину, когда безродный Эд Эфрин в белых одеждах новобрачного ступил к алтарю Гилас, протянул ей руку и улыбнулся уверенно и спокойно.