Пола Брекстон - Серебряная ведьма

– Разгрести огонь и позволить температуре медленно опуститься. Мы сможем открыть печь послезавтра примерно в полдень.

– Ничего себе! Стало быть, ждать придется долго. Как же тебе удастся избежать соблазна на секунду заглянуть внутрь до нужного времени?

– Легко, ведь я знаю: открою печь раньше – вся работа пойдет насмарку. Если температура внутри упадет слишком быстро, горшки могут треснуть или расколоться, не говоря уже о том, как пострадает глазурь.

Какое-то время они сидят в безмятежном молчании, деля простую пищу, и постепенно алкоголь и идущее от огня тепло снимают их напряжение. Тильда чувствует, как согреваются замерзшие на морозе ноги, как расслабляются и начинают меньше болеть усталые плечи. Ее глаза воспалены от переутомления, сухости морозного воздуха и раздражающего действия дыма. Она невольно принимается их тереть.

– Почему бы тебе их не снять?

– Извини?

– Контактные линзы. Если у тебя воспалены глаза, надо их снять. – Он пожимает плечами. – Они же тебе больше не нужны, верно?

Она открывает было рот, чтобы возразить, привести доводы в пользу маскировки своей странной внешности, но потом решает, что это ни к чему. Вместо этого она снимает линзы. Сразу наступает облегчение, и она смотрит на блестящие пластиковые диски на ладони. Секунду колеблется, потом бросает их в огонь. Они, зашипев, вспыхивают, и Тильда вздрагивает.

– Хватит скрываться.

– За это стоит выпить, – отвечает Дилан и чокается с ней. – Хватит скрываться!

– Просто… я маскировала… вот это. – Она машет, показывая на свое тело.

– Если другие люди не могут принять тебя такой, какая ты есть… что ж, это их проблема. Ты – это ты. Ты…

– Только, пожалуйста, не говори, что я особенная.

– А как насчет трудной для понимания, но интересной?

– Жаль, если меня трудно понять. Извини.

– Не извиняйся.

– Ну, я думаю, ты не поймешь. Что это такое… когда на тебя таращатся, словно ты что-то… ненормальное. Словно ты не такая, как все.

Дилан поднимает брови и выразительно качает головой, так что его черные кудри падают на зеленые глаза, потом поворачивается в профиль – становится видно, как прям и тонок его нос, и широко улыбается, показывая зубы, кажущиеся особенно белыми при слабом освещении на фоне темной кожи.

– Ну да, конечно, – с сарказмом в голосе соглашается он. – Где уж мне понять, каково это – быть другим.

Тильда краснеет.

– Господи, какая же я дура. Прости, нет, правда, прости.

– Как я уже сказал, не извиняйся. Давай просто скажем, что мы оба знаем, каково это – быть не таким, как все.

– Профессор Уильямс говорил, что ты родился на Барбадосе. Оттуда родом твоя мать?

– Отец был дайвером – выбором профессии я обязан ему. Он встретил мою мать, когда работал на затонувшем корабле в Карибском море. Там они и поженились, а потом попробовали жить в Уэльсе, но мать здесь не прижилась, и они вернулись. Отец хотел, чтобы я получил образование в Британии – бог знает почему! И когда мне исполнилось одиннадцать, я перебрался к дяде Ильтиду и стал учиться здесь.

– Ты не очень-то похож на дядю.

– Это потому, что он мой дядя только по жене. Отец был братом Греты, а не его.

– А, тогда понятно. Я просто думала… Но домом ты называешь Барбадос?

– Называю или, по крайней мере, называл. Отец погиб во время неудачного погружения, когда мне было двадцать два, и мама хотела, чтобы я бросил работу, но… в общем, когда ты занимаешься именно тем, для чего создан… – Он допивает бренди. – Я возвращаюсь в эти места так часто, как только могу. Дяде Ильтиду приходится нелегко с тех пор, как умерла тетя Грета. Честно говоря, я уже не знаю, где мой дом. Наверное, я чувствую себя как дома только под водой.

У Тильды перехватывает дыхание, и она медленно качает головой.

– В этом мы с тобой точно не похожи. Ничто не могло бы заставить меня заняться дайвингом. Или просто поплавать. Или сесть в лодку.

– Значит, ты сухопутная крыса.

– А ты – фанат водных видов спорта.

– Может быть, я смогу помочь тебе преодолеть страх?

– Это невозможно, ничего не выйдет.

– Ты когда-нибудь видела Карибское море? Оно совсем не такое, как здешние моря. Оно не серое, а бирюзовое. И такое теплое !

– Я и под таким жарким солнцем? Ты хоть знаешь, каким сильным солнцезащитным кремом мне приходится пользоваться даже в этих дождливых и облачных краях? – Она берет кочергу и ворошит огонь, чтобы он горел ярче.

– Так вот почему ты бегаешь на рассвете, – говорит Дилан, глядя на нее, как будто на место только что встал очередной кусочек головоломки по названием «Тильда».

– Такое освещение больше подходит для моих глаз и кожи.

Они вновь на какое-то время замолкают, и Тильда вдруг осознает, что почти совсем забыла о дневном происшествии. Отсрочка, которой она добилась, пошла ей на пользу, но эта отсрочка будет недолгой. Тильда снова устремляет взгляд на Дилана.

– Знаешь, в конце концов археологи достанут эти останки из раскопа.

– О да. Лукас непременно это сделает.

– А когда это случится, – она ищет подходящие слова, – они снова выпустят ее на свободу.

– Да кем же она была?

– Не знаю. – Тильда запускает пальцы в волосы и со злостью распускает косу. – Я не знаю, кем она была, и не знаю, почему так старается запугать меня. Мне известно только одно – когда с ее останков уберут камень, она вырвется на волю. И я должна быть к этому готова.

– Мы. Мы должны быть готовы. – Дилан накрывает ладонью ее руку. – Ты будешь противостоять ей не одна, Тильда. Я обещаю.

– Вчера ты чуть не погиб из-за того, что был рядом со мной.

– Но ты же меня спасла. Ты сумеешь победить эту… тварь. Я знаю, что сумеешь. А я тебе в этом помогу. Но сегодня ночью тебе не надо бояться. Ты в безопасности. – Он поднимает руку и гладит ее по голове. – Твои волосы похожи на стеклянное волокно. – Он касается ее щеки. – Ты самая невероятная, самая красивая женщина, которую я когда-либо видел. – Дилан подается вперед, чтобы поцеловать ее.

Но это не нравится Чертополошке. Она рычит и щелкает зубами, едва не вцепившись в лицо Дилана.

Он вскакивает на ноги и пятится.

– Все в порядке. Со мной все хорошо. Она ничего мне не сделала. Все в порядке.

– Нет, не в порядке! Плохая собака! Что с тобой происходит?

Тильда открывает дверь и делает собаке знак выйти. Чертополошка виновато проходит мимо и взбегает по лестнице в спальню.

– Дилан, прости.

– Опять извиняешься? Я же сказал – не надо.

– Это не смешно. Она действительно хотела на тебя напасть. Она могла серьезно тебя покалечить. Ну-ка, дай посмотреть.

Не обращая внимания на протесты, она осматривает его лицо и руки.

– Ну что, видишь? – Он улыбается. – Говорил же, со мной все хорошо. Собака просто ревнует. Она привыкла к тому, что ей ни с кем не надо тебя делить. Мне не следовало покушаться на ее законное пространство.