Роман Комаров - Картограф [СИ]

И он со всей силы дернул. Страница выскочила, оставив в переплете несколько кусков. Филя погладил рану, подул на нее и спрятал книгу в комод. Страница была еще жива, но силы покидали ее, она стремительно холодела. Филя одним ловким движением обмазал ее слизью и опустил в крынку с молоком. Теперь в сени, в холодок, иначе прокиснет. Он вышел в коридор и поставил крынку за ларь. Накрыл ветошью, чтоб не заледенело. Вот теперь можно и на боковую, на заре все будет готово.

Успокоенный, он посмотрел в окно, опушенное снегом. И тут звякнула задвижка, дверь открылась, и вошла Валентина с узелком в руках. Она увидела его и испуганно отпрянула.

- Не бойтесь, я уже ухожу, - сообщил Филя миролюбиво.

- А! - ответила она, прячась за дверь. - Только вы неправильно все сделали.

- В смысле?

- Не надо было тряпкой накрывать. Кислород нужен.

Филя сразу понял, что она видела через окно, как он носится по сеням с крынкой.

- Так замерзнет! - возразил он. - В лед превратится.

- И пускай, даже лучше. Вы идите, я раскутаю.

- Благодарю, - сказал Филя. Он внезапно обнаружил, что стоит перед ней в тапочках на босу ногу и кальсонах. Не желая больше смущать Валентину, он юркнул назад, в дом и бесшумно прокрался в комнату.

Утром он обнаружил, что крынка раскололась. Ей-ей, странно - незакрытая стояла! Молоко превратилось в хрусткий сероватый лед, и страница в нем совершенно затерялась. Филя заботливо сложил все в таз и понес к печи. Когда льдина растаяла, он увидел, что страница побелела. «Вот и славно, - подумал он, стряхивая с нее капли молока. - Теперь что? На березу повесить!»

И он вышел во двор. Ветер гнул чахлую березку к земле, обрывая с нее последние листья. Филя снял с бельевой веревки прищепку, нагнул ветвь потолще и пристегнул к ней пергамен. Тот заполоскался на ветру, и через пару минут был совершенно сухой. Удивительно, но стужей его не пробило, он оставался все таким же живым и теплым, как будто только что был вырван из книги. Филя снял его, любовно разгладил и понес в дом. Готово! Сегодня ночью он отдаст Вите долг. А потом, потом нарисует карту для себя - и все, он с этим завяжет. Никаких клиентов, никаких благодетелей. Он отречется от дурного мастерства, если надо, в монастырь подастся. Главное, спасти Настеньку, а дальше хоть трава не расти!

День он провел в томительном ожидании. Заняться было нечем, на Заячий остров не поехал - какой смысл? Вера и Варвара Михайловна ушли в гости, Витя отправился ловить придорожных толстосумов, в существование которых истово верил. Лягушка осталась дома и в мечтательности жевала червей. Филя поскучал, поводил карандашом по бумаге: получились занятные цветы, букашки, осока. Прунька завозилась, и он выбросил ее в палисадник.

Куда себя деть? Он встал, накинул пальто и пошел прогуляться. Обошел Малярово за час: две улицы, три переулка, вот и весь поселок! У колонки прелестная девушка набирала воду в бочку. Девушка игриво подмигнула Филе, и тот оробел, заторопился да так, что поскользнулся на наледи, хвостом тянувшейся от колонки. Девушка прыснула в рукав. «Хохотушка чертова! - в раздражении подумал Филя и брыкнул ветхий забор, ограждавший колонку. - Смешно ей! А я чуть не убился». И он побрел дальше. Девушка еще долго глядела ему вслед. Бочка переполнилась, вода окатила юбку и сапожки.

Филя вернулся домой в дурном расположении духа. Он достал из-под Витиной кровати штоф с водкой, налил в стакан и побалакал в нем ланцет, после чего критически осмотрел жидкость и залпом выпил ее. Горло обожгло, в носу засвербело. Это был не первый раз, когда Филя пил водку - первый случился в Гнильцах, когда он после застолья слил остатки из всех стопок себе в чашечку и познакомился с таинственным миром взрослых. Знакомство закончилось отравлением, больницей и после выздоровления поркой и домашним арестом. Филе было десять. Он надолго запомнил этот эпизод. Теперь же ему снова хотелось отравиться, да посильней, только не удалось. Он отчего-то повеселел, размяк, брови разошлись к ушам. Филя сгонял на двор, втащил домой замерзшую Пруньку и несколько раз поцеловал ее в ледяной нос. Неблагодарная псина тяпнула его, вывернулась и убежала на кухню.

Легкий, как воздушный шар, он плыл по комнатам, роняя предметы. Но усталость взяла свое, он разделся и лег спать. И что с того, что на часах еще только шесть? «Человеку свойственно спать», - так, кажется, говорил великий философ-эпикуреец Диоген Кессарийский. Или Плутарх... Да, точно, Плутарх! Потому и сплю. Философы велели.

Филя проснулся от жуткого холода, который проник глубоко, превратив мышцы и требуху в желе. «Надо подкинуть дров, - ворочалась сонная мысль у него в голове. - Опять все погасло. Что же этот Витя за огнем не смотрит? Нет сил встать». Он нехотя приоткрыл глаза и в ужасе закричал. Боже, где он?! Жуткая боль пронзила корень языка, и Филя подавился криком. Он дернулся и ощутил под ногами стылый гладкий камень. Вокруг стонала метель, бились в припадке стаи снежинок, острых, как бритвочки. Филя проснулся на улице... нет, это неверно. Он проснулся на спине грифона, украшавшего набережную Нави.

Грифон был черен, как огарок, и холоден, как Плутон. Его позолоченные крылья растворялись во мраке, чугунные когти впивались в постамент. Филя всадником сидел у него на лопатках - в одних кальсонах, босой, в тонкой ночной рубашке. Вьюга залезла ему за пазуху и принялась щекотать. Пришлось спрыгнуть вниз и забиться грифону под подбородок: там хоть не так дуло.

- Зачем пришел? - раздался недовольный голос. Филя огляделся - ни души. Кто с ним говорит?

- Наверх посмотри.

Филя поднял голову и увидел, что челюсти грифона шевелятся.

- Аааа!!! - закричал Филя, отскакивая подальше. Горгулья, чудище! Ожила, разговаривает, сожрет!

- А вот этого не нужно, - устало сказал Грифон. - Ночь-полночь, а ты орешь, как резаный. Разбудил меня, теперь прыгаешь.

Филя собрал рубашку на груди в кулак, силясь унять сердцебиение. Босые ноги примерзли к граниту, жжение и боль стали почти невыносимыми. Падать нельзя: отморозит бока - смерть. Он оглянулся: по проспекту, шедшему вдоль набережной, проехала одинокая машина. Свет ее фар мигнул вдали и исчез.

- Замерз? - спросил Грифон. - Погоди, подую.

Чудище со свистом втянуло воздух и мощно дохнуло Филе прямо под ноги. Лед разлезся, образовалась лужа. Грифон пыхнул огнем еще раз, и Филе показалось, что вокруг него образовался островок лета. Он закрыл глаза, купаясь в теплом потоке.

- Надолго не хватит, - предупредил Грифон. - Я бы на твоем месте убрался отсюда побыстрее.

- Вы не знаете, как я сюда попал? - спросил Филя, подходя ближе. Страх отпустил его - раз обогрел, значит, пищевого интереса не имеет.

- Как-как? Ногами пришел. Влез на меня и уснул. Я еще подумал, какой странный бомж.